СовРусЛитЯз

Объявление

Заипали уже мои форумы находить :3 Вычислю всех по айпи и поставлю оценку на 0,3 балла ниже. С уважением, ваша Елена Л. PS а я на 0,5 ниже. С уважением, ваш философ Зимин.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » СовРусЛитЯз » Литовцы, боитесь СРЯ? Азазазазаза » 47. Творчество А.М. Ремизова.


47. Творчество А.М. Ремизова.

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

Ремизов Алексей Михайлович (24.06[6.07].1877—26.11. 1957), прозаик, драматург, поэт, мемуарист. Ремизов родился в Москве в богатой купеческой семье. Его мать — М. А. Найденова происходила из рода Найденовых, известных своими культурными традициями. Дядя Ремизова — Н. А. Найденов был знаменит не только как основатель банка, крупный русский финансист, многолетний председатель Московского биржевого комитета, но и как ученый-историк, организатор и меценат многих начинаний по изучению и сохранению исторических памятников Москвы. Библиотека А. Е. и Н. А. Найденовых составила основу библиотеки Московского биржевого комитета, а затем вошла в фонды Российской государственной библиотеки. В молодости мать Ремизова участвовала в Богородском кружке московских нигилистов. Впоследствии из-за несчастной любви она порвала с революционной средой и «назло» вышла замуж за галантерейщика М. А. Ремизова. Купцы Ремизовы жили в Москве с XVIII в. По свидетельству Ремизова, его отец стал писать свою фамилию «Ремизов», а не «Ремезов», не желая «происходить от птицы ремеза». Родив пятерых детей (младшим был Ремизов), М. А. Ремизова разошлась с мужем и поселилась по воле братьев во флигеле на территории фабрики Найденовых. Для Ремизова образ матери был окружен ореолом страдания.

Она стала прототипом многих трагических женских персонажей его произведений. С детства проявились способности Ремизова к каллиграфии, рисованию и литературе. Ремизов написал свой первый рассказ в возрасте 7 лет.

Отец Ремизова умер в 1883. В 1884 Ремизов вместе с братом Виктором начал учиться в 4-й московской гимназии, но из-за слабого здоровья Виктора Ремизов вместе с ним был переведен в Александровское коммерческое училище.

В 1895 Ремизов поступил вольнослушателем на естественное отделение математического факультета Московского университета, посещал лекции на историко-филологическом и юридическом факультетах. По своим политическим взглядам был близок социал-демократам. За участие в беспорядках и марксистских кружках отправлен в ссылку.

В 1903 в ссылке в Вологде Ремизов сделал окончательный выбор между политической деятельностью и литературным творчеством. Духовная атмосфера Вологды, названной в воспоминаниях Ремизова «Северными Афинами», способствовала раскрытию литературного дарования Ремизова. Первое опубликованное произведение — «Плач девушки перед замужеством» — было напечатано в газете «Курьер» в 1902 под псевд. Николай Молдаванов.

С 1 февр. 1905 Ремизов получил разрешение на проживание в столицах, переехал в Петербург, где служил в редакции символистского журнала «Вопросы жизни». Вошел в модернистскую среду, сблизился с Вяч. Ивановым, А. Белым, А. Блоком.

Основой ранних произведений Ремизова стали впечатления детства, юности, годов ссылки. Автобиографизм остался неотъемлемой чертой творчества Ремизова до конца его жизни. Согласно Ремизову, главная тема его произведений: «Основной вопрос о судьбе, о человеке и о мире: о человеке к человеку и о человеке к миру. — Что есть человек человеку? — Человек человеку бревно, стена. Человек человеку подлец. Человек человеку дух-утешитель». Из русских писателей-классиков своими главными литературными учителями Ремизов называл Ф. Достоевского, Н. Лескова, Н. Гоголя. На творчество Ремизова оказали воздействие философские и эстетические концепции европейского модернизма. Ремизов испытал идейное воздействие древних гностических учений, концепций. Значимым духовным источником творчества Ремизова явилась также русская народная культура.

Роман «Пруд» (1905) — первое значительное произведение Ремизова. В основе сюжета — судьба потомка купеческого рода Николая Огорелышева. Используя отдельные факты своей биографии (история матери, эпизоды из времен своего детства, ссылки), Ремизов создал произведение о безысходном трагизме бытия, безвинных человеческих страданиях, обусловленных волей Рока. Сюжетное повествование чередовалось с лирическими «запевами» и «концовками» глав, как бы скрепляющими воедино мозаичные отрывки. А. Белый назвал роман «преталантливой путаницей», где все главы — «сплошная лирика». Сходная трактовка причин людских бедствий и господства зла в человеческих душах раскрыта в ранних рассказах Ремизова «На этапе» (1903), «Серебряные ложки» (1906), «Крепость» (1906), в повести «Часы» (1908).

Для Ремизова народное миросозерцание было наиболее близко к постижению светлых первооснов бытия. В 1907 Ремизов создал свою самую радостную и любимую книгу — сборник сказок «Посолонь», в которой обратился к переработке фольклорных текстов. Задача писателя — восстановить скрытый под поздними наслоениями миф, воплощающий народный взгляд на мир. Времена года сменяются «посолонь» (по ходу движения солнца). Каждому из них соответствуют древние обряды, сохранившиеся в сказках, загадках, считалках, играх. Приключения сказочных героев (Чучелы-Чумичелы, Зайки, Кота-Котофеича и др.) разворачиваются на фоне поэтических описаний жизни природы. Сказки Ремизова получили высокую оценку как в художественных кругах (А. Блок, М. Волошин, Вяч. Иванов, А. Белый и др.), так и в научной среде (акад. А. А. Шахматов выдвинул книгу Ремизова на соискание Пушкинской премии Академии наук).

С сер. 1900-х Ремизов стал перерабатывать памятники древнерусской литературы. Эта работа продолжалась более 50 лет. Ремизов был убежден во внутреннем единстве русской культуры и видел свою задачу в восстановлении разорванных связей между ее новыми и древними пластами. В человеческой памяти, считал Ремизов, жива «прапамять» о прошлом, которое т. о. является частью настоящего. «В моих “реконструкциях” старинных легенд и сказаний не только книжное, — отмечал Ремизов, — а и мое — из жизни — виденное, слышанное и испытанное. И когда я сидел над старинными памятниками и, конечно, неспроста выбирал из прочитанного, а по каким-то бессознательным воспоминаниям — “узлам и закрутам” моей извечной памяти». В 1907 Ремизов написал первую книгу переработок древних сказаний «Лимонарь» (в переводе с греческого — «луг духовный»). Ее сюжеты основаны на народных версиях библейских событий, являющихся «отреченными», т. е. не принятыми как церковная догма.

В 1907 была поставлена пьеса Ремизова «Бесовское действо» (реж. Ф. Ф. Комиссаржевский, декорации М. В. Добужинского), принесшая автору скандальную славу. Это — притча о жизни и смерти, основанная на материале фольклорных и древнерусских произведений. Вслед за ней Ремизов написал пьесы «Трагедия о Иуде» (1908) и «Действо о Георгии Храбром» (1912), в которых воскрешал традиции народного театра. В «Трагедии о Иуде» впервые появился обезьяний царь Асыка, раздающий ордена — «обезьяньи знаки», которому была суждена долгая жизнь в творчестве Ремизова.

Мир света и радости был связан для Ремизова с миром мечты. Он находил его в сказочном далеке, в прошлом Древней Руси и в мифологическом пространстве придуманной им Обезьяньей Великой и Вольной Палаты (Обезвелволпала) — шуточного «тайного» общества, игры для детей и взрослых. Его фантастические основатели — обезьяны — были существами сродни лошадям — гуингнгмам Дж. Свифта. Они презирали человеческое сообщество, основанное на корысти, чванстве и зле, и принимали в свои ряды только добрых, талантливых и веселых людей. Возглавлял общество никем никогда не видимый и никому не ведомый царь обезьяний Асыка Первый Обезьян Великий. Всеми делами за него управлял Ремизов — бессменный канцеляриус Обезвелволпала. Ремизов раскрывал от имени и за подписью царя Асыки жалованные грамоты людям, заслужившим честь быть принятыми в члены Ордена. Первые обезьяньи «знаки» были выданы в 1908, последние — в 50-е.

Повесть Ремизова «Крестовые сестры» (1910) стала этапным произведением, поставившим писателя в первые ряды литературной элиты тех лет. Она продолжала традиции петербургской темы Пушкина, Гоголя, Достоевского и по-новому раскрывала ремизовскую концепцию рока, тяготеющего над судьбами героев. «Бурков дом», где жил главный герой — отставной чиновник Маракулин, осмыслялся как символ всего Петербурга и, шире, построенной имп. Петром русской державы, где страдают многие. Глубине тематики соответствовали отточенность формы и музыкальность языка.

Собрание сочинений Ремизова, вышедшее в 1910—12, показало целостность художественного мира Ремизова, парадоксально соединившего в себе балагура и сказочника и изобретателя кошмара и ужаса повседневной действительности. Соединение обеих сторон бытия было принципиально для Ремизова, писавшего о центральной теме своего творчества: «Страды мира, беда человеческой жизни — как трудно жить на свете! Люди со средствами и те, что обречены на нищету, они одинаково тяготятся жизнью. А другая сторона — смешная». В 1912 Ремизов написал повесть «Пятая язва», посвященную исследованию сути народного характера на протяжении русской истории от древнейших времен до современности. Главный герой повести, «пятая язва» маленького городка следователь Бобров трагически отделен от своего народа, который он считает себя вправе судить и осуждать. На концепции повести сказалось усиление роли христианского идеала в мировоззрении Ремизова. Критики отметили эстетическое и общественное значение произведения Ремизова. В письме Ремизову А. Белый отметил, что для него «Пятая язва», как и цикл стихов Блока «Куликово поле», — «произведения вещие».

Во 2-й пол. 10-х Ремизов публикует сборник сказок и переработок древнерусских легенд («Докука и балагурье», 1914; «Весеннее порошье», 1915; «За Святую Русь», 1915; «Укрепа», 1916) и работает над романом «Ров львиный» («Канава», 1914—19).

В годы революции Ремизов пережил творческий подъем. Он воспринял революцию как мировой пожар, в огне которого уничтожается старое и рождается новое. О преображающей силе революционного огня Ремизов писал в хронике февральской революции «Всеобщее восстание» (1918), переработке высказываний философа Гераклита «Электрон» (1919), книге «Огненная Россия» (1921) и в обобщающей книге «Взвихренная Русь» (опубл. в 1927). Для Ремизова революция — это и разрушение старой «Святой Руси», т. е. христианского миросозерцания, которое Ремизов считал одной из главных основ народного мировосприятия. Этой стороны Ремизов не принял ни в февральской революции, ни в октябрьском перевороте. Наиболее программно скорбь по концу огромного периода русской истории выражена Ремизовым в «Плаче о погибели русской земли» (написан 5 окт. 1917). По Ремизову, никакое социальное переустройство жизни не принесет результатов без нравственного возрождения людей. «Было бы ошибочно думать, — писал Ремизов в дневнике 1917, — что царствие Божие это какое-то справедливейшее устроение на земле, какие-то дома и храмы и, конечно, отхожие места самого последнего слова. <…> Для того чтобы наслаждаться в царствии Божием, при утонченной совести — надо не иметь совести — и вот Божия Матерь, как воплощение совести, хождение ее по мукам и есть образец того, что никогда не осуществимо царство Божие при наших условиях на нелегкой земле». В 1921 Ремизов с женой покинул Советскую Россию. С 1923 жил в Париже.

Годы эмиграции были для Ремизова годами постоянной тоски о России, но также временем плодотворной творческой работы. 20—30-е — время создания и обдумывания основных книг Ремизова, основанных на автобиографическом материале. Погружение в глубины своего «я», в воспоминания стало неисчерпаемым источником творчества Ремизова. При этом он понимал «память» не только как реальные воспоминания, но и как глубокую «прапамять» о своем перевоплощении в иных обличьях на протяжении разных эпох. С н. 30-х до 1949 Ремизову не удается публиковать свои книги отдельными изданиями, поэтому большинство созданных до второй мировой войны произведений опубликовано позднее. Времени детства посвящена книга воспоминаний «Подстриженными глазами» (1951), годам ссылки — книга «Иверень» (опубл. в 1986), петербургскому периоду жизни Ремизова — книга «Встречи. Петербургский буерак» (частично опубл. в 1981), годам парижской эмиграции — «Учитель музыки» (опубл. в 1981). На основе рассказов жены Ремизов написал книги о ее жизни — «Оля» (1927), «В розовом блеске» (1952).

Погружение в мир легенд, сказок и древнерусских сказаний стало для Ремизова еще одним мысленным путем на русскую землю. Он публикует сборник переработок сказок и церковных легенд «Три серпа» (Т. 1 и 2, 1927), «Образ Николая Чудотворца» (1931), «Голубиная книга» (1946) и др. Начиная с к. 20-х Ремизов создал цикл пересказов древнерусских повестей о любви и судьбе («Соломония», «Савва Грудцын», «Брунцвиг», «Мелюзина», «Бова Королевич», «Тристан и Исольда», «Повесть о двух зверях: Стефанит и Ихнелат», «О Петре и Февронии Муромских», «О Григории и Ксении Тверских» и др.). Их герои — книжники и мечтатели, испытавшие фантастические приключения и великую любовь, почти всегда заканчивающуюся трагично.

С н. 30-х Ремизов обратился к жанру рукописных книг-альбомов, создав целые серии рисунков к своим произведениям. П. Пикассо, М. Ларионов, В. Кандинский, Н. Гончарова, М. Добужинский и мн. др. художники высоко ценили творчество Ремизова-графика. Ю. Анненский отмечал, что «Ремизов несомненно мог бы рисовать, как Серов, как Репин или как Малявин. Но их музы его не вдохновляли. <…> Ремизов создавал полудетские, полузаумные графические фантасмагории, удивлявшие меня игрушечностью при глубоком графическом мастерстве. Он рисовал замечательно и диковинно». В конце жизни книги Ремизова издавались мизерными тиражами в созданном друзьями Ремизова специально для публикации его произведений издательстве.

2

КРЕСТОВЫЕ СЕСТРЫ

Петр Алексеевич Маракулин сослуживцев своих весельем и беззаботностью заражал. Сам — узкогрудый, усы ниточкою, лет уже тридцати, но чувствовал себя чуть ли не двенадцатилетним. Славился Маракулин почерком, отчеты выводил букву за буквой: строчит ровно, точно бисером нижет, и не раз перепишет, зато после — хоть на выставку неси. И знал Маракулин радость: бежит другой раз поутру на службу, и вдруг переполнит грудь и станет необыкновенно.

Враз все переменилось. Ждал к Пасхе Маракулин повышения и награду — а вместо того его со службы выгнали. Пять лет заведовал Петр Алексеевич талонными книжками, и все было в исправности, а затеяли директора перед праздником проверять — что-то не сходится. Говорили потом — кассир, приятель Маракулина, "подчислил". Пытался доказать Петр Алексеевич, что какая-то тут ошибка, — не слушали. И понял тогда Маракулин: "Человек человеку бревно".

Прогулял лето без дела, позаложил вещи, пораспродал, сам пообдергался. И с квартиры пришлось съехать. Поселился Петр Алексеевич в Бурковом доме, напротив Обуховской больницы, где бродят люди в больничных халатах и мелькает красный крест белых сестер, С парадного конца дома живут богатые: и хозяин Бурков, бывший губернатор, и присяжный поверенный, и доктор медицины, и генеральша Холмогорова — "вошь", процентов одних ей до смерти хватит. С черного — квартиры маленькие. Тут и сапожники, и портные, пекаря, банщики, парикмахеры и кого еще только нет. Здесь и квартира хозяйки Маракулина, Адонии Ивойловны. Она — вдова, богатая, любит блаженных и юродивых. Летом на богомолье уезжает, оставляя квартиру на Акумовну, кухарку. По двору любят Акумовну: Акумовна на том свете была, ходила по мукам — божественная! Из дома она — почти никуда, и все хочется ей на воздух.

Соседи у Маракулина — братья Дамаскины: Василий Александрович, клоун, и Сергей Александрович, что в театре танцует, ходит — земли не касается. А еще ближе — две Веры. Вера Николаевна Кликачева, с Надеждинских курсов, бледненькая, тоненькая, массажем зарабатывает, хочет на аттестат зрелости готовиться, чтобы поступить в медицинский институт, а учиться трудно до слез, и ночью воет Вера, словно петлей сдавленная. Верочка, Вера Ивановна Вехорева, — ученица Театрального училища. Верочка нравилась Маракулину. Танцевала хорошо, читала с голосом. Но поражала ее заносчивость, говорила, что она великая актриса, кричала: "Я покажу, кто я, всему миру". И чувствовал Маракулин, это она заводчику Вакуеву показать хочет: содержал год, а надоела — отправил в Петербург, учиться на тридцать рублей в месяц. Ночью билась Верочка головой о стену. И Маракулин слушал в исступлении и всякую "вошь" проклинал.

На лето все разъехались, а осенью — не вернулась Верочка. После видели ее на бульваре, с разными мужчинами. На ее месте поселилась Анна Степановна, учительница гимназии, — мужем обобранная, оби-женная, брошенная. Осенью туго всем пришлось. Клоун Василий Александрович упал с трапеции, ноги повредил, Анне Степановне жалованье оттягивали, у Маракулина — работа кончилась. И вдруг — вызов ему из Москвы, от Павла Плотникова. Сам-то Маракулин московский. Ехал — вспоминал.

В те далекие годы Петр много возился с Пашей, и Плотников его слушался как старшего. И позже, когда взрослый Плотников пил и готов был выкинуть все что угодно, только Петр Алексеевич мог унять безудержного приятеля. Подумал Маракулин и о матери, Евгении Александровне: на могилу надо сходить. Вспомнил ее в гробу, — ему было тогда десять лет, виден был ее крест на восковом лбу из-под белого венчика.

Отец Жени служил фабричным доктором у отца Плотникова, часто брал ее с собою. Насмотрелась Женя на фабричную жизнь, душа переболела. Взялась помогать молодому технику Цыганову, что для фабричных чтения устраивал, книжки подбирала. Раз, когда все сделала, заторопилась домой. Да Цыганов вдруг бросился на нее и повалил на пол. Дома ничего не сказала, ужас и стыд мучили. Себя во всем винила: Цыганов "просто ослеп". И всякий раз, когда приходила к нему помочь, — повторялся тот вечер. И молила его пощадить, не трогать, но он не хотел слышать. Через год исчез Цыганов с фабрики, вздохнула было Женя, да тут точь-в-точь произошло то же самое и в другой раз, только с братом ее, юнкером. И его молила, но и он не хотел слышать. А когда через год брат из Москвы уехал — молодой доктор, помощник отца, заменил брата. И три года она молчала. И себя винила. Отец, глядя на нее, тревожился: не переутомилась ли? Уговорил поехать в деревню. И там в Большой пост на Страстной неделе во вторник ушла она в лес и молилась три дня и три ночи со всею жгучестью ужаса, стыда и муки. А в Великую пятницу появилась в церкви, совсем нагая, с бритвою в руке. И когда понесли плащаницу, стала себя резать, полагая кресты на лбу, на плечах, на руках, на груди. И кровь ее лилась на плащаницу.

С год пролежала в больнице, чуть заметный шрамик остался на лбу, да и то под волосами не видно. И когда знакомый отца, бухгалтер Маракулин Алексей Иванович, объяснился ей — решилась, рассказала все без утайки. Он слушал кротко и плакал, — любил ее. А сын помнил лишь: мать была странная.

Всю ночь не заснул Маракулин, лишь раз забылся на минуту, и приснился ему сон, будто Плотников уговаривает: лучше жить без головы, и режет ему шею бритвой. А приехал — горячка у Плотникова: "головы нет, рот на спине, и глаза на плечах. Он — улей". А не то — король заполярного государства, управляет всем земным шаром, хочет — влево вращает, хочет — вправо, то остановит, то пустит. Вдруг — после месячного запоя — узнал Плотников Маракулина: "Петруша, хвост-прохвост..." — и, шатнувшись к дивану, завалился спать на двое суток. А мать — плачет и благодарит: "Исцелил его, батюшка!"

Когда очнулся Павел, потащил Маракулина в трактир, там за столиком признался: "Я в тебя, Петруша, как в Бога верую, не заладится в делах — имя твое назову, — смотришь, опять все по-старому". И таскал за собой, потом — на вокзал проводил. Уже в вагоне вспомнил Маракулин: так и не успел на могиле матери побывать. И какая-то тоска хлынула на него...

Невесело квартиранты встретили Пасху. Василий Александрович выписался из больницы, ходил с трудом, будто без пяток. Вере Николаевне не до аттестата — доктор посоветовал куда-то в Абастуман от-правляться: с легкими неладно. Анна Степановна с ног валилась, ждала увольнения и все улыбалась своею больной страшной улыбкой. И когда Сергей Александрович с театром условие заключил о поездке за границу, других стад звать: "Россия задыхается среди всяких Бурковых. Всем за границу надо, хоть на неделю". — "А на какие мы деньги поедем?" — улыбалась Анна Степановна. "Я достану денег, — сказал Маракулин, вспомнив о Плотникове, — тысячу рублей достану!" И все поверили. И головы закружились. Там, в Париже, найдут они все себе место на земле, работу, аттестат зрелости, потерянную радость. "Верочку бы отыскать", — схватился вдруг Маракулин: сделается она в Париже великою актрисой, и мир сойдет на нее.

По вечерам Акумовна гадала, и выходила всем большая перемена. "А не взять ли нам и Акумовну?" — подмигивал Сергей Александрович. "Что ж, и поеду, воздухом подышу!"

И пришел наконец ответ от Плотникова: через банк перевел Маракулину двадцать пять рублей. И уехал Сергей Александрович с театром за границу, а Веру Николаевну и Анну Степановну уговорил поселиться с Василием Александровичем в Финляндии, в Тур-Киля, — за ним уход нужен.

С утра до вечера ходил Маракулин по Петербургу из конца в конец, как мышь в мышеловке. И ночью приснилась ему курносая, зубатая, голая: "В субботу, — стучит зубами, смеется, — мать будет в белом!" В тоске смертельной проснулся Маракулин. Была пятница. И поледенел весь от мысли: срок ему — суббота. И не хотел верить сну, и верил, и, веря, сам себя приговаривал к смерти. И почувствовал Маракулин, что не вынесет, не дождется субботы, и в тоске смертельной с утра, бродя по улицам, только и ждал ночи: увидать Верочку, все рассказать ей и проститься. Беда его водила, метала с улицы на улицу, путала, — это судьба, от которой не уйти. И ночь мотался — пытался Верочку отыскать. И суббота наступила и уж подходила к концу, час близился. И пошел Маракулин к себе: может, сон иное значит, что ж у Акумовны он не спросил?

Долго звонил и вошел уж с черного хода. Дверь в кухню оказалась незапертой. Акумовна сидела в белом платке. "Мать будет в белом!" — вспомнил Маракулин и застонал.

Вскочила Акумовна и рассказала, как полезла утром на чердак, белье там висело, да кто-то и запер. Вылезла на крышу, чуть не соскользнула, кричать пытается — голоса нет. Хотела уж по желобу спускаться, да дворник увидел: "Не лазь, — кричит, — отопру!"

Маракулин свое рассказал. "Что этот сон означает, Акумовна?" Молчит старуха. Часы на кухне захрипели, отстукали двенадцать часов. "Акумовна? — спросил Маракулин. — Воскресенье настало?" — "Воскресенье, спите спокойно". И, выждав, пока Акумовна угомонится, взял Маракулин подушку и, как делают летние бурковские жильцы, положив ее на подоконник, перевесился на волю. И вдруг увидел на мусоре и кирпичах вдоль шкапчиков-ларьков зеленые березки, почувствовал, как медленно подступает, накатывается прежняя его потерянная радость. И, не удержавшись, с подушкой полетел с подоконника вниз. "Времена созрели, — услышал он как со дна колодца, — наказание близко. Лежи, болотная голова". Маракулин лежал в крови с разбитым черепом на Бурковом дворе.


Вы здесь » СовРусЛитЯз » Литовцы, боитесь СРЯ? Азазазазаза » 47. Творчество А.М. Ремизова.