СовРусЛитЯз

Объявление

Заипали уже мои форумы находить :3 Вычислю всех по айпи и поставлю оценку на 0,3 балла ниже. С уважением, ваша Елена Л. PS а я на 0,5 ниже. С уважением, ваш философ Зимин.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » СовРусЛитЯз » Литовцы, боитесь СРЯ? Азазазазаза » 17. Художественная проза В.В. Розанова. «Уединенное», «Опавшие листья»


17. Художественная проза В.В. Розанова. «Уединенное», «Опавшие листья»

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

В.В.Розанова, наконец, стали издавать и в России. Библиография его изданий пока невелика; заслуживает этот великий русский писатель и философ конечно, большего, но это дело времени. Розанов уже забыт в России не будет. Исследователи творчества Розанова: В.Сукач, А.Налепин, Е.Барабанов, А.Николюкин и др. сделали и продолжают делать благородное дело возвращения нашей культуре наследие запрещённого при советской власти писателя.

В.В.Розанов написал очень много и публиковался во многих изданиях, которые сейчас и найти-то не всегда можно. Об издании его Полного собрания сочинений можно только мечтать. Литературная критика и литературоведение, философия и публицистика, исследование религий и статьи об искусстве, педагогика и школьное дело и т.д. Многое из написанного им было искажено цензурами. Поэтому есть проблема: как издавать Розанова?

Издавали и издают его по-разному. Как правило, под одной обложкой собирается написанное Розановым в разное время и по разным поводам. Так и были изданы прекрасные сборники, включающие его литературную критику, литературоведческие и искусствоведческие статьи и публицистику; институтом философии РАН выпущен двухтомный сборник его религиозно-философских статей; в своё время издательство «Мысль» выпустило объёмный том произведений Розанова «О себе и жизни своей»; выходят одно за другим переиздания и новые издания его отдельных книг... Но чему бы ни был посвящён сборник «избранного», в нём обязательно присутствует одна или несколько книг, написанных в изобретённым Розановым жанре Опавших листьев.

Издавая Розанова, обойти его Опавшие листья невозможно. Опавшие листья - это особый литературный мир, культурная вселенная, живущая по своим, пока ещё мало познанным, законам. Внешне имеющие афористическую форму, Листья разительно отличаются от классических образцов жанра, данных Паскалем, Шамфором, Лабрюйером, Ларошфуко, Лихтенбергом, Вовенаргом и проч. Назвать Опавшие листья афоризмами - значит, умалить и обмельчить их подлинное содержание, назначение и значение.

Это не афоризмы. Это новый литературный жанр. Кто знает, появилась бы идея «камешков на ладони» у В.Солоухина, если бы не было Опавших листьев Розанова. Я говорю, разумеется, не о прямом влиянии Розанова на Солоухина; но что-то такое носится заразительное - «розановское» - в атмосфере русской литературы после 1912 года...

В 1912 г. появилась первая книга этого жанра - «Уединённое» - и вызвала как бы ожог общественного мнения русской интеллигенции и тогдашней читающей публики; поднялась целая буря в печати. Их своеобразие, разящее душу, не оставляло равнодушным никого.

Опавшим листьям не очень повезло. Единого полного свода их, подготовленного самим автором (который говорил о них: «Моя душа»), нет. И поэтому проект издательства «Русский путь», предпринявшего впервые издание Полного собрания «опавших листьев» (под ред. В.Г.Сукача), заслуживает пристальнейшего внимания.

У нас в руках - первая книга из корпуса «Опавшие листья»: «Уединённое». В наше время «Уединённое» отдельно не издавалось, поэтому книгу эту берёшь в руки с особенным интересом.

Книжка издана стильно. На обложке - автограф В.В.Розанова, воспроизведённый полиграфически безупречно; изящный шрифт заглавия; врезка, символизирующая опавшие листья; аскетичный и тревожный чёрно-белый рисунок на обложке... Безупречный формат - удобный, по руке. Это не фолиант и не покет-бук; это - книга.

Открываем её - и приятный сюрприз: впервые в наше время воспроизведён в цвете шедевр Л.Бакста «Портрет В.В.Розанова»; и воспроизведён, надо сказать, превосходно. На следующей полосе - изящный офорт «Тишина»: паучок, спускающийся по своей паутинке... На шмуцтитуле - знакомое по первому выпуску «Уединённого»: розановское «почти на праве рукописи»... Так, шаг за шагом - страничка за страничкой - мы приближаемся к тексту В.В.Розанова. Это перелистывание дышащих изящным страниц - как прелюдия к симфонии. Ещё страничка - и вихрь поднимается в душе, как от скрипичного крещендо: «Шумит ветер в полночь и несёт листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полу-мысли, полу-чувства...»

Знакомая архитектура страниц. Каждому Опавшему листу - отдельная страница (полоса), а не так, как нынче из-за экономии бумаги все издают, когда листья печатается всплошную, друг за дружкой, отделённый один от другого только пропуском на бумаге. Проверьте сами, читатель: сравните восприятие Опавших листьев в других изданиях - напр., в издании Института философии, во 2-ом томе (В.В.Розанов. Приложение к журналу “Вопросы философии”. М., Изд-во “Правда”, 1990. Т.2. “Уединённое”) и в издании «Русского пути». Сразу почувствуете, что сам В.В.Розанов не зря и не случайно не экономил на бумаге (все свои книги он издавал на свои деньги). Например, когда на странице один за одним идут такие тексты: «Ни о чём я не тосковал так, как об унижении. “Известность” иногда радовала меня, - чисто поросячьим удовольствием. <...>/ О своей смерти: “Нужно, чтобы этот сор был выметен из мира.” И вот, когда настанет это “нужно”, - я умру./ Я не нужен: ни в чём я так не уверен, как в том, что я не нужен./ Милые, милые люди: сколько вас, прекрасных, я встретил на своём пути. По времени первая - Юлия <...>/». Почти бессвязность. Но в издании «Русского пути» каждая запись, каждая полу-мысль - на отдельной полосе, как издавал сам Розанов. И слово его - полнокровно говорит, дышит, страдает, радуется, умиляется.

Высокий, внимательнейший подход к изданию Розанова выразился также в отличной работе художника Е.Вельчинского. Стиль издания книги выдержан настолько органично, что, полагаю, издательство должно выставить эту книгу на какой-нибудь полиграфический конкурс.

Однако заслуга издательства - не только во внимательнейшем отношении к полиграфии (хотя в нашу суетливую эпоху всеобщего дилентатизма это - достоинство из достоинств). Значительное место в книге отдано комментариям подготовившего это издание видного российского исследователя творчества Розанова В.Г.Сукача. Эти комментарии - как бы книга в книге; они заслуживают отдельной рецензии. Здесь же, в заметках о книге в целом, надо отметить главное: читатель впервые видит пред собою комментарий нового поколения. Впервые в практике российского книгоиздания мы встречаем в комментарии фотопортреты людей из окружения Розанова, о которых упоминается в опавших листьях. До В.Сукача никто и нигде не догадался этого сделать. А как это обогатило восприятие книги! Напр., кроме фотографий Флоренского и Вл.Соловьёва, которые достаточно известны нам, приводится фото Б.Столпнера - каковое сейчас вряд ли где встретишь. А этот человек оставил значительный след в нашей культуре. Интересны фото «любовей» Розанова - с царапинами, нанесёнными рукой Апполинарии Сусловой, первой жены Розанова... В комментариях также приводятся фотокопии страниц, из-за которых в своё время Розанов попал под суд «за порнографию» и которые были запрещены и изъяты из уже напечатанных книг.

Комментарии - это подлинное ноу-хау В.Г.Сукача.

Да, нынче редко встретишь (а точнее сказать, вообще не встретишь) книгу, изданную на таком высочайшем культурном уровне. Эта книга - не просто удача издательства «Русский путь» и учёного-розановеда В.Г.Сукача. Эта книга - самостоятельное явление культуры! Замечательно, что есть ещё на Руси люди, которые не предаются болтовне «о возрождении русской культуры» (как выражался о подобном А.Ф.Писемский, «ложка дела, бочка болтовни»), а делают дело - важнейшее сегодня дело: возрождение культурной подлинности России.

2

Розанов

Прежде чем родился будущий писатель Василий Розанов, жил-был в дальнем углу Костромского края другой Василий Розанов – сын священника, окончивший по семейной традиции духовную семинарию, однако пошедший служить в иной божий храм – в лес зеленый – лесничим. Его паствой стали деревья, чьи шелестящие исповеди он выслушивал, чьи болячки лечил. И было у него ни много ни мало – семеро детей, которых пестовала жена Надежда Ивановна (из дворянского рода Шишкиных). Но, когда ходила она, затяжелев восьмым дитем, муж услышал морозным днем удары топорами по деревьям и кинулся догонять порубщиков. А после слег от простуды и умер.

Пятым ребенком в семье был сын, названный по отцу Василием. Когда отца не стало, ему едва исполнилось три года. Мать, разрывавшаяся между всеми своими детьми, сумела привить Васе и ревностное православие, и книголюбие – они у него сами собой слились во что-то вроде единой религии.

Старший брат Николай, окончив Казанский университет, получил место учителя гимназии в Симбирске и взял к себе младшего, который прожил там всего два года, но успел проглотить так много книг, что называл Симбирск своей духовной родиной.

Из Васи вырос талантливейший в языке и поэтической образности писатель, что и позволяет включить без натяжки его прозаические миниатюры в антологию русской поэзии. А как человек он был похож на персонажей Достоевского: в детстве зажатый, безмерно закомплексованный, а когда рассвободился, то порой доходил до малоприятной одержимости, не до смеха, а до хихиканья сквозь слезы. У него был сентиментальный и одновременно непредсказуемо дурной характерец, отталкивавший читателей всплесками антисемитизма, впрочем, иногда осуждаемого им самим же. Был он коленопреклоненным верующим и одновременно богоборствующим, да, впрочем, и всегда самоборствующим. Столько плохого, сколько он сам о себе наговорил, никто не смог бы на него вывалить. Но и плохим в себе он очаровывал, обладая даром подкупающе искреннего покаяния.

Другим его даром была поражающая прозорливость политических предсказаний. Пройдя через провинциальное учительство, узнав, почем фунт лиха, он стал одним из самых читаемых литераторов предреволюционной России, крайне противоречивым, заслуженно любимым, а порой и презираемым, и тоже по заслугам, но не оставляющим никого равнодушным.

После революции он оказался забытым, ненужным, был похоронен под Сергиевым Посадом, в Гефсиманском скиту, куда народная тропа не заросла только потому, что и протоптана не была, и вдруг снова вынырнул из небытия в нашу постсоветскую жизнь и снова стал читаемым.

Давайте сознаемся, есть у нас национальная мания: то мы безудержно кого-нибудь идеализируем, то столь же безудержно демонизируем. Отношение к имени не издаваемого, но постоянно шпыняемого Василия Розанова в советской печати было насмешливо язвительное. Комментаторы углядели его в довольно карикатурном образе критика Чирвы из романа Алексея Толстого «Сестры».

Досталось Розанову и от Ленина, когда симбирский земляк клеймил «таких известных своей реакционностью (и своей готовностью быть прислужником правительства) писателей, как Розанов».

Действительно, бывали у Розанова чуть ли не эпилептические припадки верноподданности, но, пожалуй, от беспрестанной внутренней борьбы с самим собой, ибо он и правительству, да и собственному народу успел наговорить немало пренеприятного. «Сам я постоянно ругаю русских. <…> Но почему я ненавижу всякого, кто тоже их ругает?»

Говорить о «таких писателях, как Розанов», весьма странно, ибо ни в русской, ни в любой другой литературе аналога нашему Василь Васильичу не было. Кто бы, как он, мог заявить о себе: «Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет: и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй «по морали».

Он признавался: «Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь… И столько порочного, – и тоже где не ожидаешь».

Легкие, очаровательные миниатюры Юрия Олеши или Жюля Ренара отдают литературным усердием, а вот «Уединенное» (1912), «Опавшие листья» (1913, 1915), «Апокалипсис нашего времени» (1917–1918) Розанова – это как выкашливаемая на бегу, иногда с кровавыми ошметками, исповедь: то самобичующая, то граждански негодующая, то смиренно молитвенная, то немножко по-детски смешная в своей умиленности.

Болезненная привязанность Розанова к образу Достоевского подтолкнула его к женитьбе на бывшей возлюбленной великого писателя Аполлинарии Сусловой, которая была старше его на 17 лет и стала проклятием его жизни.

Розанов чуть ли не физически предчувствовал опасность того, что революция вот-вот перевернет весь уклад России (впрочем, далеко не во всем милый ему самому). Это предстоящее светопреставление настолько его пугало, что он даже К.П. Победоносцевым в отличие от Александра Блока восхищался, в частности тем, как обер-прокурор Святейшего Синода однажды растоптал и растер собственный плевок, объяснив, что этого заслуживает так называемое общественное мнение, которое, впрочем, иногда подобного отношения вполне заслуживало.

Розанов предугадал, чего стоило бояться, но ошибся в том, что Домострой может быть спасительным. Монархия деградировала настолько, что породила распутинщину. Временное правительство только подтвердило свою временность. Октябрьская революция в полной мере осуществила мечту большевиков о превращении Германской войны в войну Гражданскую. А там всё уже покатилось по Розановскому предсказанию.

«Социализм пройдет, как дисгармония. Всякая дисгармония пройдет. А социализм – буря, дождь, ветер…

Взойдет солнышко и осушит всё. И будут говорить, как о высохшей росе: «Неужели он (соц.) был?» «И барабанил в окна град: братство, равенство, свобода?»

– О, да! И еще скольких еще этот град побил!!

– «Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы об истории его прочитать?»

Как общественную болезнь он рассматривал революцию:

«Революция имеет два измерения – длину и ширину; но не имеет третьего – глубины. И вот по этому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не «завершится»…

Она будет всё расти в раздражение; но никогда не настанет в ней того окончательного, когда человек говорит: «Довольно! Я – счастлив! Сегодня так хорошо, что не надо завтра»… Революция всегда будет с мукою и будет надеяться только на «завтра»… <…>

В революции нет радости. И не будет.

Радость – слишком царственное чувство, и никогда не попадет в объятия этого лакея».

Это не совсем правда, потому что радость-то от революции изначально бурлила, но затем была распята, гильотинирована, расстреляна собратьями по идее, изнасилована, превращена в поломойку кровавых подвалов.

В ужасе думая о том, что мир неизменим, Розанов, как за последнюю соломинку, цеплялся за любовь: «Любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот и не любит (другого)». Тут столько заблуждавшийся Розанов не ошибся, проповедуя то, что лишь кажется самым хрупким.

Нет ничего крепче последней соломинки, чье имя любовь. Благодаря этой соломинке он и выжил как писатель, драгоценный по своей путаной, но ничегошеньки не скрывающей искренности.


Вы здесь » СовРусЛитЯз » Литовцы, боитесь СРЯ? Азазазазаза » 17. Художественная проза В.В. Розанова. «Уединенное», «Опавшие листья»