55. Постмодернизм в философии и культуре. !!!
ПОСТМОДЕРНИЗМ – тенденции, проявившиеся в культурной практике и самосознании Запада в течение двух последних десятилетий. Речь идет о пересмотре кардинальных предпосылок европейской культурной традиции, связанных с прогрессом как идеалом и схемой истории, разу-мом, организующим вокруг себя весь познаваемый мир, либеральными ценностями как эталоном социально-политического обустройства, экономической задачей неуклонного прироста матери-альных благ. Такое переворачивание привычных – «модернистских» – представлений (отсюда и термин «постмодернизм») охватывает самые разные сферы культурной деятельности, и если в кон. 1960-х гг. постмодернизм ассоциируется по преимуществу с архитектурными экспериментами, основанными на новом образе пространства и стиля («классиками» постмодернистской архи-тектуры считаются Ч.Дженкс и Р.Вентури), то со временем этот термин получает более широкое хождение, распространяясь на все области общественной жизни. В философии этот термин укоре-няется Ж.-Ф.Лиотаром, предложившим говорить о «постмодернистском состоянии», для кото-рого характерны открытость, отсутствие жестких иерархий, асимметричных оппозиционных пар (высокое – низкое, реальное – воображаемое, субъект – объект, целое – часть, внутреннее – внеш-нее, поверхность – глубина, Восток – Запад, мужское – женское и т.д.). Постмодернизм сторонится «тотализующих моделей» и связан со сменой познавательной парадигмы, пересмотром позиции субъекта как центра и источника системы представлений. Место субъекта занимают разнообразные безличные структуры, будь то потоки желания и интенсивности (Ж.Делёз и Ф.Гваттари), трансгрессия и эротизм (Ж.Батай), соблазн в его гиперреальном измерении (Ж.Бодрийар), пульсации, связанные с либидо (Ж.Лакан), сингулярности (П.Вирилио, Ж.-Л.Нанси), ирония (Р.Рорти) или же отвращение (Ю.Кристева). В результате антропоцентризм, характерный для «нововременной», или просвещенческой, картины мира, сменяется множеством онтологий, вы-страиваемых сообразно множеству «объектов». Значительную роль в разработке этих идей сыгра-ла «деконструктивная» критика Ж.Деррида «метафизики присутствия». Попытка постичь отсут-ствие истока, различие, а не тождество как отправную точку самого мышления приводит Деррида и его единомышленников к переосмыслению статуса события: событие перестает соотноситься с универсальной истиной бытия. Анализ М.Фуко субъективности как исторического конструкта, как своеобразной функции властных отношений, познавательных практик и закрепляющих их ин-ститутов, оказал решающее влияние на становление «бессубъектной» философии. С этим же свя-заны и идеи о «смерти автора» (М.Фуко, Р.Барт, М.Бланшо), выражающие историческую ис-черпанность как феномена авторства, так и традиции герменевтического («смыслового») толкова-ния текстов, основанной на нем. Многие понятия, заимствованные из философии постмодернизма, были перенесены в литературоведение и «арт-критику», утратив исходный смысл и превра-тившись в новый «язык власти». Постмодернизм оказал большое влияние на различные виды ис-кусства, что связано с изменением статуса произведения искусства в наше время (неизбежная вто-ричность материала и художественного жеста, сознательно реализуемая стратегия цитирования, пастиш, ирония, игра).
Е.В.Петровская
В постмодернизме велика роль описательного плана, т.е. характеристики вновь возникшей реальности, и плана полемического, связанного с переоценкой ценностей мысли и культуры. Це-лостная реальность ускользает от слов и отрицается постмодернизмом. Признаются только описа-ния. Эти описания конституируются как единственная реальность. Подчеркиваются те черты элек-тронной культуры, которые стирают различия между истиной и ложью. Реальность и фантазия сливаются в «виртуальной» действительности, как в «Диснейленде». Карта предшествует террито-рии и создает «территорию», телевизор формирует общество.
С развитием культуры постмодернизма возникло своеобразное разделение труда между Америкой и Францией. США первенствуют в производстве кинокартин, телевизионных программ, компьютерных игр; Франция первенствует в осмыслении и критике того, что возникает. Эта кри-тика сливается с антиамериканизмом. В Америке господствует апологетика «видеотии»: самый яркий апологетический текст принадлежит Маршаллу Маклюену.
Французские постмодернисты (Ж.Бодрийар, П.Бурдье, Ж.Деррида, М.Фуко, Ж.Лакан, Ж.Лиотар) атакуют логоцентризм западной метафизики, «метафизику фонетической письменно-сти», книжную культуру Нового времени, навязывающую человеку ограниченный взгляд на мир, отношение между знанием и властью и др.
М.Фуко отвергает «натурализацию» картезианской мысли, превращение законов аристо-телевской логики в законы природы, псевдорациональную гегемонию мысли белых состоятельных мужчин. Отступление от норм трактовалось Новым временем как болезнь, женственность – как иррациональность, цветная кожа – как неполноценность. Пафос Фуко – защита «другого», защита «плебса», ставшего объектом тонких форм насилия.
Труды Фуко охватывают много областей, но всегда сосредоточены на проблеме власти, в т.ч. сексуальной. Его теория тела стала важнейшим источником современного феминизма, про-должающего анализ Фуко. Согласно Д.Батлер, бинарная концепция пола – искусственная конст-рукция. Бинарные классификации (в т.ч. грамматическая категория рода) в явной или скрытой форме рассматривают мужское как норму. Согласно феминистической теории, наследственная гетеросексуальность и фаллоцентризм понимаются как система власти. Эта власть утверждается самим языком – он фаллоцентричен. От Фуко подхвачена и идея, что юридические системы власти создают субъектов, которых они потом представляют. Следовательно, женщинам бесполезно доби-ваться эмансипации от политической системы, которая их конституирует в качестве объекта мани-пуляции и контроля. Мужская цивилизация должна быть разрушена до основания.
За этими гротескными теориями стоят, однако, реальные сдвиги. Социальные движения захватывают сферу культуры и гораздо меньше – экономические отношения. Сексуальные мень-шинства, этнические группы, экологические активисты, религиозные фундаменталисты стремятся к иным целям, чем прежний социализм. Многие группы травмированы психологически и бунтуют против господствующих психологических норм.
Критики постмодернизма отмечают, что это движение интеллектуальной элиты, не затра-гивающее «молчаливого большинства». Однако «молчаливое большинство» просто не видит, что Новое время кончилось и начался поворот неизвестно куда, эпоха дрейфа, потери и обновления ориентиров. Постмодернизм сравнивают с Александрийским периодом древности. Как и тогда, ныне господствует эпикуреизм и скептицизм. Подобно Понтию Пилату, постмодернизм спраши-вает: «Что есть истина?», будучи заранее уверен, что еще не родился тот, кто скажет: «Я есть исти-на». Однако есть обстоятельство, которое подрывает эту историческую аналогию: возникновение и развитие телевидения. Некоторые приемы телевидения (напр., коллаж) использовались сначала в прозе, в эссе, в пластических искусствах. Теперь же мы видим обратное влияние телевидения на искусство. Техногенная цивилизация, создавшая телевидение, вызвала необратимые сдвиги во взгляде человека на мир. Их отразил постмодернизм. Но все попытки увековечить современное состояние мира, нынешний стиль восприятия жизни необоснованны.
Безответственность телевидения должна быть преодолена. Разрушительное влияние теле-видения на частную политическую жизнь, на культуру отмечалиК.Поппер, Г.-Х.Гадамер и др. История культуры – это история обуздания новых стихий. Телевидение предоставляет огромные возможности для интеграции современного человека, неспособного достичь цельности в обществе, стихийно движущемся к разобщению и хаосу. В современной культуре господствует нежелание знать, куда движется человеческое общество. Это бегство от истории приводит к идее о конце ис-тории, принимает форму искусства без «почвы и судьбы», ушедшего в мир снов и свободной игры форм. Место Бога, абсолюта, бессмертия объявляется пустым. Все предметы воспринимаются как бы на поверхности и держатся на пороге пустоты, цепляясь друг за друга. Нет иерархии глубин, иерархии значительного и ничтожного.
Культура постмодернизма освобождает европейцев от европоцентризма, но одновременно освобождает и от всякого центра, от всякого фокуса, в котором собирается множественность мира. Это расшатанное состояние духа Запада получает новый смысл в афро-азиатских культурах. Для интеллектуалов «третьего мира» очередная деконструкция вчерашних кумиров становится теоре-тической деконструкцией западной цивилизации в целом. Возникает соблазн утверждения своей, антизападной культуроцентричности, своей национальной и конфессиональной спеси. Преодоле-ние постмодернизма требует нового духа.
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ – общее название для ряда подходов в социально-гуманитарном и философском познании последней трети 20 в. Подобноструктурализму – явление междисциплинарное и международное. Нашел свое выражение в литературоведении, философии, социологии, истории, искусствоведении. Распространен гл. о. во Франции и США, в Германии иногда носит название «неоструктурализм».
Сам интерес к такому называнию или обозначению (структурализм или постструктурализм) идет не изнутри, а извне, это внешние ярлыки явлений, а не самохарактеристики. При этом отношение постструктурализма к структурализму понимается по-разному: как выявление скрытого в структурализме; как следствие внутреннего изменения в структурализме; как его «вторая волна» (решение нерешенных задач). Постструктурализм – безусловная реакция на структурализм (в области, которая не является ни наукой, ни философией, но строится на скрещении форм и жан-ров). Социальным символом наступления постструктурализма стал революционный кризис 1968 во Франции: он свидетельствовал об изменении духовного климата и социальной чувствительности. К тому же переход от структурализма к постструктурализму был феноменом в параде интел-лектуальных мод, которые, как правило, во Франции создаются, а в др. странах (в России или США) перенимаются. В результате структуралистские программы и методики сохранили свое научное значение и достаточно широкую сферу применимости, но покинули область социального резонанса. Постструктурализм не стремится объективно выяснить обстояние дел, независимое от субъекта или читателя: главное для него – раскрепощение желаний и поиск удовольствия в любом жизненном акте – при всем признании отсроченности, отстраненности любого предмета человече-ских вожделений или даже вообще невозможности «реального» наслаждения чем бы то ни было.
Конкретные возможности постструктурализма были заданы теми способами, которыми можно было помыслить «изнанку» структуры. Соответственно постструктурализм акцентирует, напр., не оппозицию синхронии и диахронии, а некую недифференцированность длительности-становления; не оппозицию вариативного и инвариантного, а самодостаточность события. Изнан-ками структуры может быть что угодно в зависимости от того, что́ именно в структуре подвергается отрицанию, на месте безличной логики – эмоции и аффекты («интенсивности»); на месте порядка – случайность; на месте целостности – фрагментарность; на месте слаженного ансамбля – нечто разнородное и взаимоприлаживанию не поддающееся. Из структуры можно выпасть в после-структуру («магму») и в до-структуру (набор несвязанных атомов), в социально-политическое про-странство игр власти (Фуко) и в полное отрицание социальности как фикции, как условной записи средствами массовой коммуникации на теле каждого конкретного индивида (Бодрийар). При этом сам дух противоречия первенствует над любой субстанцией или материалом: если видеть структу-ру как органическое единство – то ей можно противопоставить механизмы («желающие машины» из «Анти-Эдипа» Делеза и Гваттари), а если, скажем, «конструкцию» – то, напротив, ботанические «ризомы» или биологические потоки всевозможных субстанций (сперма, кровь), так что машинное и органическое здесь не исключают друг друга.
Почти каждая возможность структурной изнаночности была кем-то и запрошена и как-то образно реализована. Конечно, эти заполняющие субстанции неоднородны. К одному полюсу стя-гивались объединяющие «метафизики желаний» (пульсации, интенсивности, энергии); к другому – плюрализованные различия (сингулярности, партикулярности). Творчество Делеза (с Гваттари), Лиотара, Бодрийара, Касториадиса давало интересные скрещения – политэкономии, социологии, антропологии, психоанализа. Каждый раз это не были прививки новой терминологии на четко вычленимое понятийное тело, но дальнейший этап размывания концепций, установок, подходов, дававший подчас яркие, неожиданные, сочетания.
Задним числом у всех французских представителей структурализма были обнаружены идеи, характерные потом и для постструктурализма. Так, Фуко в 1970-х гг. исследует механизмы власти и нормирующие практики, порождающие знание. Барт уже в «S/Z» доходит до такой вир-туозной фрагментаризации своего литературного объекта, что все прошлые семиотические про-граммы отходят в туманное прошлое. Лакан и вовсе изначально отрывал означающее от означае-мого, и даже для Леви-Стросса свободное, избыточное, не подлежащее системному упорядочению означающее выступало как условие всякого означения. Общее в постструктурализме, независимо от его конкретных версий и вариантов, одно: эмоция сомнения, критика субъекта, присутствия (наличия), представления, элементы релятивизма и скептицизма.
Концептуально-символическим актом, учреждающим постструктурализм, стало изъятие структуралистского «различия» из системы противопоставлений, придающей ему смысловую на-грузку, и абсолютизация различия как такового. «Тексты», «дискурсы» и «стили письма» стали важны отныне не своей системной связностью, а, наоборот, своей отрезочностью, вычлененностью, принципиальной необобщаемостью. Ни структуры, ни даже «эпистемы» в постструктурализме невозможны. Абсолютизация «различия» позволяет назвать все в постструктурализме в том или ином смысле интертекстуальным – цитатным, аллюзивным, перекликающимся через голову эпох и веков (этот термин Кристевой, вдохновленный Бахтиным, отмечает лишь одну разновидность текстовых пересечений). Разумеется, вовсе не любая «интертекстуальность» интересует постструктуралиста: напр., пересечение естественнонаучных текстов с юридическими никого осо-бенно не вдохновит.
Привилегированным местом интертекстуальных взаимодействий становится пересечение литературных (а также литературоведческих) текстов с философскими. Тяготение к такому скре-щению было взаимным. Споры о конце философии и о новой философии, широкая область экспе-риментов – все это размывало прежние жанровые критерии философского рассуждения, обостряло вопрос о том, что есть философия. Что же касается литературы (литературоведения), те она всегда была областью гуманитарного знания, наиболее свободной в своих экспериментах с формой, жанром, стилем. Смычкой между ними было внимание к языку, письму, графике и проч. В США эти процессы, связанные с рецепцией Деррида, протекали достаточно бурно, и в результате лите-ратуроведение, которое некогда заимствовало приемы лингво-семиотических исследований, само стало экспортером «теорий» для др. областей знания – для той же философии, а при еще большем расширении – и для естественных наук (переосмысление философии науки в творчестве Р.Рорти).
Линия соприкосновения между философией и литературой (литературоведением) – пись-мо, стиль, риторика, лингвистическая проблематика в широком до размытости смысле слова. Если в языке поставить на первый план не его логическое категориальное содержание, а его метафори-ческую способность, то непременно возникнет обширное поле всевозможных культурных сближе-ний между самыми разными областями. Но это не будет междисциплинарное единство. Если структуралистская «археология знания» выстраивала, напр., свои «дискурсивные формации» с тем, чтобы, соотнеся различные способы данности культурных фактов, задать относительно одно-родную область научного изучения, то постструктуралистская интертекстуальность начисто лише-на «выравнивающего», «упорядочивающего» взгляда. Постструктуралист достает свои навыки и умения из кладовой интертекстуальных ассоциаций, как мастер-«самоделкин» (леви-строссовский бриколер) – по случаю и без явного умысла. Среди них может быть и псевдонародная этимология, и изощренная авторская метафора, и контекстуальное созвучие. Установка на изобретательность и интересность в постструктурализме практически подменяет собой исследовательский пафос. Ему в принципе не так уж важно, будут ли его жесты трактоваться как подрыв тоталитарной угрозы, не-сомой «большими повествованиями», или, наоборот, как уход от насущных проблем в языковые игры.
Вместе с «деконструкцией» и «постмодернизмом», постструктурализм подчас выглядит как единый комплекс представлений, опирающийся на творчество таких мыслителей, как Лакан, Деррида, Фуко, Лиотар, Делез, Касториадис и др. В США термин «деконструкция» встречается ча-ще, чем во Франции (причем в различных разновидностях), и практически подменяет «постструк-турализм». Как известно, постмодернизм возникает в 1960-х гг. в архитектуре и приобретает фи-лософское значение с нач. 1980-х гг. годов в дискуссиях вокруг книги Лиотара «Состояние постмо-дерна» (1979). Постмодернизм чаще связывается с опытом современного искусства, а постструкту-рализм – с современной литературой и литературной критикой. Однако в России, напр., и худож-ники, и писатели, и философы с равной готовностью именуют себя постмодернистами. В любом случае постструктурализм существует в лоне методологического наследования структурализму и отталкивания от него, а постмодернизм – в более широком идеологическом контексте дискуссий, которые ведутся в политическо-экономической сфере (вокруг т.н. постиндустриального общества), в социальной сфере (вокруг отношения к современности или к «модерну») и в эстетической сфере (вокруг модернистского искусства и литературы).
Центром дискуссий о постструктурализме стали работы Ж.Деррида, сильно и ярко выра-зившего современную культурную ситуацию вторичности и комментаторства и стремящегося про-тивостоять ей изощренностью аналитического искусства. Почти все тексты Деррида представляют собой «прочтения» тех или иных произведений западной философии разных эпох, литературные и художественные произведения. Ядро концепции Деррида – т.н. деконструкция. Это выявление в «сказанном» «несказанного», прочтение текста прежней эпохи в контексте нашей эпохи и тем са-мым столкновение языковых наслоений различных культурных ситуаций, возведение тех или иных текстовых противоречий, конфликтов, неувязок к главным философским предпосылкам мысли Запада – и в этом последнем смысле любая деконструкция всегда так или иначе сводится к деконструкции метафизики. Запрос на деконструкцию, по Деррида, обусловлен разрывом между денотативно-логическим языком понятий и риторико-метафорической подоплекой любых интел-лектуальных процессов. Остатки логических смыслов, то, что просеивается через категориальную сетку как бессмысленное, может стать значимым в ином отношении и ином контексте. Закрепляясь в языковой ткани текста, эти элементы подспудно сопровождают логически «полновесные» смыслы – путают, перекраивают, одновременно и обедняют, и обогащают их. В процессе деконструкции риторические наслоения высвечиваются чаще всего на одних понятиях и не высвечиваются на других – т.о., деконструктивный анализ руководствуется «чутьем», а не методом.
Для постструктурализма в целом антиномия серьезного (философия) и несерьезного (ли-тература) нерелевантна. Адекватной позицией философа становится позиция «философа-художника» (Деррида о Ницше). Однако если философия трактуется как разновидность литера-турного письма, как «просто литература» (Лаку-Лабарт), это подтверждает взгляд на постструкту-рализм как «тотальный эстетизм». Поздний Фуко обосновывал этику выбором «стиля жизни» или эстетикой. Проявлением общего эстетического поворота стала и деконструктивистская методоло-гия, в которой вопрос о жизни и о мысли – это вопрос о стиле, о манере, о том, чтобы не быть, как все. Однако, как бы мы ни относились к этому феномену, важно помнить, что он не возникает по чьей-то прихоти, чьей-то (доброй или злой) воле. Эстетический поворот в современной культуре развитых стран Запада обусловлен целым рядом объективных обстоятельств, выводящих на пер-вый план все многообразие новых способов пространственно-временного восприятия мира, опо-средствованного разветвленной сетью массовых коммуникаций.
Как и любые др. культурные явления, постструктурализм (и постмодернизм) несамодоста-точен: его подходы и приемы возможны лишь на фоне других, более «нормальных», более «ра-циональных» образований жизни, упорядоченной общественным разделением труда, институтами и рынками, в рамках которых разыгрывается любое отношение писателя и читателя, творца и по-требителя. Постструктурализм – это яркая реакция на ситуацию, в которой традиционные способы философствования лишаются жизненного смысла. Однако если бросить сейчас ретроспективный взгляд на то, что уже было в 20 в., мы увидим, что не только формализм и структурализм, но уже и сам постструктурализм исчерпал себя и, по сути, завершился; несмотря на все инерции восприятия и осмысления «конца» (пост-), уже начали складываться – при сохранении тонкой чувстви-тельности к множественному и различному – новые культурные формы «иерархизации» и упоря-дочения.