52. ФРЕЙДИЗМ И НЕОФРЕЙДИЗМ. ИХ ВЛИЯНИЕ НА СОВРЕМЕННУЮ ФИ-ЛОСОФИЮ.
ПСИХОАНАЛИЗ – метод лечения психических заболеваний, разработанный З.Фрейдом, а также комплекс гипотез и теорий, объясняющих роль бессознательного в жизни человека и разви-тии человечества. Несмотря на то, что многие психоаналитики стремятся подчеркнуть научный (и в этом смысле нефилософский) статус психоанализа, учение Фрейда с момента возникновения не только претендовало на обобщения философского характера, но и включало установку на создание своеобразной философии человека. Организационное оформление психоанализа началось в 1902 с образования кружка единомышленников, затем переросло в Венское психоаналитическое общест-во и, наконец, завершилось распространением психоаналитического движения во многих странах Западной Европы и Америки.
В психоанализе исследуется не просто внутренний мир человека, а та сфера психического, в рамках которой происходят наиболее существенные и значимые процессы и изменения, оказы-вающие воздействие на организацию всего человеческого бытия. Онтологическая проблематика смещается в плоскость психики. Реальностью признается психическое, имеющее свою собственную природу и подчиняющееся особым закономерностям развития, далеко не всегда имеющим аналог в физическом мире. Исследование психически реального, выявление закономерностей функцио-нирования человеческой психики, изучение внутренних коллизий и драм, разыгрывающихся в глубинах человеческого бытия, – таковы существенные моменты психоаналитической философии. Она опирается на гипотезу о существовании бессознательного пласта человеческой психики, в не-драх которого происходит особая жизнь, еще недостаточно изученная, но тем не менее реально значимая и заметно отличающаяся от процессов сферы сознания. В психоанализе исследуются содержательные характеристики бессознательного психического. Бессознательное сравнивается с большой передней, где находятся все душевные порывы, а сознание – с примыкающей к ней узкой комнатой, салоном. На пороге между передней и салоном стоит страж, пристально разглядываю-щий каждое душевное движение и решающий вопрос о том, пропустить ли его из одной комнаты в другую. Если душевное движение допускается в салон, то оно может стать сознательным, когда привлечет к себе внимание сознания. Передняя комната – обитель бессознательного, салон – вме-стилище предсознательного, и только за ним расположена келья собственно сознательного. Таково одно из пространственных, или топических, представлений психоанализа о человеческой психике. В 20-е гг. психика понимается как состоящая из трех слоев, или инстанций, – Оно, Я, Сверх-Я. Бес-сознательное Оно представлено в качестве унаследованного человеческой организацией глубин-ного слоя, в недрах которого скрыты потаенные душевные движения, напоминающие старых де-монов и выражающие безотчетные влечения человека. Сознательное Я – посредник между Оно и внешним миром, инстанция, предназначенная для содействия в деле оказания влияний этого мира на бессознательную деятельность индивида. Сверх-Я – инстанция, олицетворяющая собой им-перативы долженствования и запреты социокультурного характера. Я пытается подчинить себе Оно. Если это не удается, то Я подчиняется Оно, создавая лишь видимость своего превосходства над ним. Сверх-Я тоже может властвовать над Я, выступая в роли совести или бессознательного чувства вины. В итоге Я оказывается в тисках многообразных противоречий, являясь «несчастным», подверженным троякой угрозе: со стороны внешнего мира, вожделений Оно и строгости Сверх-Я. Учение о «несчастном Я» направлено против светских и религиозных иллюзий о человеке как о внутренне непротиворечивом существе.
Душевная жизнь человека беспрерывно потрясается конфликтами. Их разрешение связано с защитными механизмами, позволяющими приспосабливаться к внешнему миру. Человек руко-водствуется в жизни двумя принципами. Первый – «принцип удовольствия» – внутренне прису-щая каждому индивиду программа функционирования психических процессов, в рамках которой бессознательные влечения автоматически направляются в русло получения максимального удо-вольствия. Второй – «принцип реальности», корректирующий ход протекания психических про-цессов в соответствии с требованиями окружения и задающий ориентиры, способствующие избе-жанию потрясений, связанных с невозможностью непосредственного и сиюминутного удовлетво-рения влечений. Однако защитные механизмы подобного рода, эффективные по отношению к внешней реальности, не всегда способствуют разрешению глубинных конфликтов, обусловленных психической реальностью. В лучшем случае происходит вытеснение социально неприемлемых по-рывов и желаний в сферу бессознательного. При этом создается лишь видимость разрешения внутрипсихических конфликтов, ибо вытесненные в бессознательное желания человека в любой момент могут вырваться наружу, став причиной очередной драмы. Разрешение внутренних кон-фликтов должно достигаться путем сознательного овладения желаниями, непосредственного их удовлетворения или сублимацией.
Практика психоанализа направлена на выявление и анализ патогенного материала, полу-чаемого в процессе расшифровки «свободных ассоциаций», толкования сновидений, изучения ошибочных действий (описки, оговорки и т.д.) и тех «мелочей жизни», на которые, как правило, не обращают внимания. Познание бессознательного является в психоанализе не чем иным, как припоминанием, восстановлением в памяти человека ранее существовавшего знания. Психоана-литически истолкованное сознание оказывается воскрешением знания-воспоминания, вытеснен-ного в предсознательное в силу нежелания или неумения человека распознать за символическим языком бессознательного те его внутренние стремления и желания, которые нередко ассоцииру-ются с какими-то скрытыми демоническими силами. Психоанализ объясняет настоящее, сводя его к прошлому, к детству человека, опираясь на постулат, согласно которому источником бессозна-тельного является нечто, связанное с сексуальными отношениями в семье между детьми и их ро-дителями. Познание бессознательного завершается обнаружением в нем Эдипова комплекса – первоначальных сексуальных влечений.
В психоаналитической философии просматривается стремление к выявлению нравствен-ных оснований человеческого бытия. Расшифровка символического языка бессознательного, тол-кование сновидений, обнаружение симптомов болезненного расщепления внутреннего мира лич-ности – все это приводило к признанию «злого», «дурного» начала в человеке. Другой аспект со-стоит в том, что развертывание бессознательного психического сопровождается не только соскаль-зыванием к низшему, животному началу человеческого существа, но и деятельностью по созданию высших духовных ценностей жизни, будь то художественное, научное или иные виды творчества.
Психоанализ обратил внимание на подавление культурой сексуальных влечений человека и связал «культурную мораль» с ростом невротических заболеваний.
В психоаналитической философии рассматривается комплекс проблем и культурного, и социального характера. Обсуждаются проблемы «коллективных неврозов» и «невротической культуры», антисоциального поведения индивидов и психологии масс, «культурного лицемерия» общества и регулирования человеческих отношений в нем, «корпоративный дух» и трудовая дея-тельность и т.д. Однако социокультурная проблематика преломляется, как правило, через семей-но-сексуальные отношения, получает такую трактовку, которая легко вписывается в психоанали-тическое толкование бытия человека в мире как непрекращающейся борьбы между «инстинктом жизни» (Эросом) и «инстинктом смерти» (Танатосом). Философское осмысление психоанализа характерно для целого ряда направлений современной западной философии, о чем свидетельству-ет разработка таких концепций, как «психоаналитическая философская антропология» (Л.Бинсвангер) «экзистенциальный психоанализ» (Э.Фромм), «психоаналитическая герменевти-ка» (А.Лоренцер), а также ряда «синтетических» философско-антропологических учений, соче-тающих отдельные идеи психоанализа с «феноменологией духа» Гегеля (П.Рикер) или феномено-логией Гуссерля (Л.Раухала).
НЕОФРЕЙДИЗМ – направление в современном психоанализе, получившее распро-странение гл.о. в США. Наиболее известные представители: К.Хорт,Г.С.Салливан, Э.Фромм и др. Возник в 1920–30 гг. Лидеры неофрейдизма, подвергнув критике некоторые фундаментальные утверждения З.Фрейда (в частности, теорию либидо), акцентировали роль социальных и куль-турных детерминант в жизнедеятельности личности и общества. Неофрейдизм сформировался в процессе соединения психоанализа с трудами американских социальных антропологов (в частно-сти, школой культурантропологии). Р.Бенедикт (1887–1948) показала, напр., что каждая культура обладает твердой идеологической структурой, оказывающей определяющее воздействие как на воспитание детей, так и на общественные функции взрослых людей. Абрахам Кардинер, психиатр и этнолог, совместно с антропологом Ральфом Линтоном разработал концепцию «базовой лично-сти» в развитие тезиса Рут Бенедикт о культурном этосе. По мнению К.Хорни, осознание громадной важности влияния культурных факторов на неврозы оттесняет на задний план те биологические и физиологические условия, которые рассматривались Фрейдом как лежащие в их основе. В частности, она выделяет характерное для современной западной культуры противоречие между соперничеством и успехом, с одной стороны, и братской любовью и человечностью – с другой. В книге «Невротическая личность нашего времени» она описывает невротика как жертву этого рас-пространенного конфликта ценностей. У Э.Фромма и формирование невроза, и избавление от него детерминируется социальной реальностью.
Социокультурная ориентация неофрейдизма привела к перестройке психоанализа: центр тяжести переносится с внутрипсихических на межличностные отношения. По мнению Э.Фромма, человек в процессе исторического развития утрачивает инстинктивные (естественные) связи с природой, что приводит к возникновению экзистенциальных и социальных дихотомий (противо-речий). Фромм развивает учение о характере как «второй природе» человека, заменившей недос-тающие ему инстинкты, а его ядром являются черты, детерминируемые социальной средой. Он вводит понятие социального характера как совокупности черт, общей для большинства членов данного общества и способствующей его функционированию; характер задает способ восприятия идей и ценностей, отношения к миру и другим людям. Неофрейдизм не представляет собой единого целостного учения. Если для Э.Фромма на первом плане стояли социальные проблемы совре-менного американского общества, которые он пытался решить путем соединения фрейдистской психологии и неомарксистской социологии, развивая социально-критическую антропологическую теорию и концепцию утопического «коммунитарного социализма», то для психологов К.Хорни и Г.Салливана главными были вопросы психопатологии и психотерапии. При этом Г.Салливан рас-сматривает личность лишь как сумму отношений между искаженными или фантастическими об-разами («персонификациями»), возникающими в процессе социального общения, тогда как К.Хорни признает наличие в человеке «стремления к самореализации». В ее трудах проблемы психопатологии и психотерапии получили наиболее полное освещение. Неофрейдизм оказал оп-ределенное влияние на работы чикагской группы психоаналитиков (Ф.Александер, Т.Френч и др.).
ЛАКАН (Lacan) Жак (13 апреля 1901, Париж – 9 сентября 1981, Париж) – французский психоаналитик, один из главных деятелей структурализма и постструктурализма. Будучи прежде всего человеком устного слова, Лакан в течение последних тридцати лет своей жизни руководил семинаром, который не только готовил психоаналитиков, но и привлекал широкие круги интел-лектуалов, способствуя внедрению психоанализа во французскую культуру, его смыканию с гума-нитарными науками и философией (начиная с 1973 записи лакановских семинаров расшифровы-ваются и постепенно публикуются). Лакан был яркой, конфликтной фигурой в международном и французском психоанализе: выйдя в 1953 из Международной психоаналитической ассоциации, он участвовал в организации отдельного Французского психоаналитического общества, из которого был исключен в 1963 за «подрывное учение», в 1964–80 руководил созданной им Парижской школой фрейдизма. Лакан во многом определил образ французского психоанализа и его специ-фику на фоне других психоаналитических подходов. Его понимание бессознательного формирова-лось под влиянием различных мыслителей (Гегель, Хайдеггер, Соссюр, Якобсон, Леви-Строс). От-личительными чертами французского психоанализа в лакановской версии стали акцент на траги-ческой судьбе человека (расщепленность субъекта и недостижимость объекта желания), тезис о бессознательном как языке в его структурных аспектах, тесные взаимодействия с другими науками (лингвистика, антропология, неориторика), а также с философией.
Взгляды Лакана претерпели значительную эволюцию. Он начинал как психиатр с меди-цинской диссертации «О паранояльном психозе в его отношениях с личностью» (1932), причем в центре его внимания были аффективные аномалии раннего возраста. Отказ как от фармакологии, так и от психологического субъективизма подталкивал его к психоанализу. В поиске собственного лица французского психоанализа Лакан отталкивался от биологизма в пользу изучения субъек-тивных измерений психики, а затем – от субъективизма в пользу структурно-языковых параметров бессознательного). Свою линию в психоанализе Лакан называет «возвратом к Фрейду»; этот лозунг по-разному воплощается в разные периоды: предструктуралистский (1930–40) с акцентом на образ; структуралистский (1950–60) с акцентом на язык и символ; постструктуралистский (с сер. 1960–70) с акцентом на «реальное». Так, в 1930–40 Лакан находился под влиянием экзистенциалистско-феноменологической мыслительной традиции, а также французского неогегельянства. Главные герои этого периода – Гегель в трактовке А.Кожева и сюрреалисты; главные понятия – «образ», «воображаемое», «Я», «другой». Главная работа – «Стадия зеркала...» (1936): ранняя са-моидентификация на стадии, когда ребенок еще не владеет языком, служит основой будущего тя-готения к единству, но одновременно приводит и к отчуждению. Здесь как в ядре заложена вся специфика человеческого развития: ребенок рождается на свет незрелым, и на пути его долгого взросления особенно велика роль помощи другого. Однако при этом возникает порочный круг: на место другого мы подставляем самих себя, а себя воображаем по образу другого. Воображаемое – это область образных склеек, отчуждений, любви и агрессивности; Я (Moi) строит безоснователь-ные синтезы, будучи местом устойчивого непонимания (méconnaissance).
В 1950–60 опорой творчества Лакана становится изучение роли языка и символа в работе бессознательного. Это и есть его структуралистский период, или, иначе, стадия символического. Главные герои этого периода – Леви-Строс, Соссюр, Якобсон; главные понятия – «означающее», «буква», «символическое», «расщепленный субъект», триада «реальное–воображаемое–символическое» с акцентом на «символическом»; главные работы «Функция и поле речи и языка в психоанализе» (1953), сборник «Ecrits» (1966). На символической стадии внимание сдвигается с образов на структуры бессознательного, для которого характерны пробелы, нехватку значимые отсутствия. Символическое – значит структурированное, упорядоченное, доходящее до уровня за-кона и правила. Символика действует сходно с языком; она представлена в означающих – таких материальных формах языка, которые главенствуют над смыслами и над референтами. Структура символического определяется механизмами означающего.
Наконец, во 2-й пол. 1960-х и 1970-х гг. внимание Лакана все более сдвигается к тому «ре-альному», что недоступно символизации и все время остается в «остатке». Главные средства ис-следования – графы новой геометрии (напр., знаменитое изображение трех колец-кругов, связан-ных друг с другом т.о., что разрезание одного приводит к распадению связей между остальными; эта трехмерность иллюстрирует попытку представить отношение между реальным, воображаемым и символическим в их единстве); главная работа – семинар «Реальное, символическое, вообра-жаемое» (1974–75). Реальное – это область, откуда приходят объекты наших желаний, которые кружатся в хороводе замен и подстановок. Реальное как «остаток» – это недоступная упорядочению часть опыта: то, что было отвергнуто в символическом, вновь появляется как галлюцинация. Субъект никак не может встретиться с реальным: несмотря на все проекции воображаемого и все конструкции символического, реальное не попадает ни в какие сети, оставаясь недостижимым или «невозможным». Все понятия Лакана так или иначе прорисовываются на фоне общей концепту-альной схемы «реальное–воображаемое–символическое», которая сложилась в нач. 1950-х гг. и, видоизменяясь, сохранялась до конца. Если применить эту схему к самому Лакану, то мы получим три этапа эволюции, на которых внимание автора уделялось воображаемому, символическому, реальному (соответственно у Фрейда Я – Оно – Сверх-Я). Бессознательное здесь присутствует во всех трех регистрах: это онтологическое бессознательное в реальном, образное бессознательное в воображаемом, языково-упорядочивающее, структурное бессознательное в символическом. Со-держательную специфику концепции Лакана определяет акцент на бессознательном как символи-ческом и языковом, который был созвучен структуралистской программе обоснования гуманитар-ных наук в 1950–60-е гг.
Соответственно звучит основной тезис Лакана: бессознательное структурировано как язык (un langage). Иначе говоря, бессознательное – это структурированная сеть отношений, в которых функции каждого отдельного элемента зависят от его взаимосвязей с другими элементами. Для того чтобы такое уравнение бессознательного и языка стало возможным, требовалось переосмыслить как бессознательное (десексуализация), так и язык (десемантизация). Это заведомо не фрейдовское бессознательное с его сексуальными энергиями и априорными правилами перевода непонятных проявлений человеческой психики и поведения на язык сексуальных символов. Напротив, Лакан трактует бессознательное по образцу современных наук – лингвистики и антропологии. Так, от Леви-Строса приходит сама возможность аналогии неязыкового (в данном случае – бессозна-тельного) с языком, а также понятие действенности символики (параллелизм, индукция состояний во взаимодействиях психики и соматики). От Якобсона – представление о смежности (метонимия) и сходстве (метафора) как основных осях языка, которым соответствуют аналогичные упорядочения бессознательного. От Бенвениста – различение между «Я говорящим» и «я, о котором идет речь».
Однако главная опора этих языковых аналогий – переосмысление понятий Ф.де Соссюра – «означаемое» и «означающее». У Соссюра они едины как две стороны одного листа бумаги, а у Лакана они разорваны: означающее отрывается от означаемого и пускается в самостоятельное культурное плавание со всеми хитросплетениями скольжений, сгущений и смещений, а означае-мое вообще не принимается в расчет. Бессознательное, структурированное означающими, пре-рывно, дискретно, расщеплено. При связи по сходству возникают сгущения (конденсации), когда означающие наслаиваются друг на друга так, что в одном просвечивает другое или другие (симптом – это и есть телесное просвечивание душевного страдания); при связи по смежности происходят подмены близких элементов в цепочке (так происходят подмены влечений, путаница между близкими объектами желаний). Именно цепочки означающих определяют сцепления человеческой судьбы, так что субъект оказывается тем, что «одно означающее показывает другому означающему» в общей цепи взаимосвязей.
Еще один основоположный тезис лакановской трактовки бессознательного – «бессозна-тельное – это речь Другого (discours de l'Autre)». Ранний Лакан – вслед за Гегелем в интерпрета-ции Кожева – увлекался диалектикой Я и Другого, тождественного и другого. Начиная с 1950-х гг. Лакан фактически отличает воображаемого другого от символического Другого. Одно дело «дру-гой» как образ, отражение, отчуждение, подмена. Иное дело – Другой с заглавной буквы: не похо-жий и не подобный, а отличный от меня (по сути уже не другой, а «третий»). Другой с заглавной буквы – это порядок культуры и языка, закон, который пронизывает и определяет человека, не допуская никаких отождествлений. В символическом Другом «записаны» запрет на кровосмешение и все сложные механизмы брачных связей и союзов, закрепленные в системе языковых терминов. У Лакана есть и еще одно важное понимание Другого – как воплощения родительских персонажей и всех последующих недоступных объектов желания: мы стремимся понять, что «другой» нам говорит, чего он от нас хочет, мы сами хотим стать объектами его желания, и на этом строятся все межличностные отношения, так что в итоге «желание желания другого» определяет и наш собственный жизненный поиск.
У Фрейда познаваемое (бессознательное) и познающее (сознание) были разнородными, а вопрос о том, почему языковая проработка психических содержаний может иногда приносить об-легчение или даже исцелять, оставался необъясненным. У Лакана работа в языке может лечить именно потому, что она родственна бессознательному как языковой конструкции – тут подобное лечится подобным, и вопроса о разноприродности энергий и словесных структур не встает. Правда, в отличие от Фрейда ни излечение, ни познание вообще не являются осознанной целью лака-новского психоанализа: излечение может возникать лишь как «побочный» результат работы, це-лью которой выступают овладение собственными симптомами, выработка умения управлять собой.
Лакан и его последователи показывают связи языка не только с бессознательным, но и с сексуальностью или вообще с желанием. В отличие от животного инстинкта человеческая сексу-альность всегда дисфункциональна, она имеет период неявного созревания, знает остановки и во-зобновления. В отличие от таких физических потребностей, как голод или жажда, в ее удовлетво-рение вторгаются запрет и закон, фиксируемые в языке. Язык, в котором присутствует отсутствие (в нем даны не вещи, а знаки вещей), и структура желания аналогичны. Поэтому, напр., и сексу-альные отношения между людьми оказываются в известном смысле лишь «фикцией»: они не уменьшают нехватки взаимодополнительностью, но лишь умножают их. Т.о., лакановский вариант психоанализа делает акцент на невещественности телесного: напр., «фаллос» – это не мужской детородный орган, а «главное означающее» человеческих желаний (он одновременно и силен, и бессилен, поскольку его функционирование определяется не волей и сознанием, а неподвластны-ми человеку обстоятельствами); «отец» в лакановском «Эдипе» – это не реальная угроза кастра-ции, но скорее «Имя-отца» как символ закона и порядка и проч.
Философская интерпретация лакановского психоанализа выводит концептуальные следст-вия из этой расщепленности субъекта и потерянности объекта – прерывного, частичного, сверхде-терминированного наслоениями многих обстоятельств и, значит, обрекающего на неосуществи-мость наш поиск любви и наше стремление к познанию. Мысль и бытие не тождественны, они опосредованы языком и бессознательным, структурированным как язык, а потому и язык, и бес-сознательное вписаны и в структуры сознания, и в самые интимные механизмы человеческой пси-хики. Прежняя очевидность рационалистической философии – «мыслю, следовательно, сущест-вую» – преобразуется в нечто радикально иное: «я мыслю о том, каков я есмь, и там, где я совсем не осознаю, что мыслю». Опираясь на различные формы философского анализа сознания – от со-кратовской маейевтики до современных форм диалектики – психоанализ втягивается в работу, смыкающуюся с философской, а философия притягивается к психоанализу (ведь и в ней тоже есть несказанное, ей самой непонятное).
Итак, провозгласить аналогию бессознательного и языка и действительно помыслить ее – не одно и то же: чем больше язык был похож на бессознательное, тем меньше он напоминал язык в обычном смысле слова. Подтягивание бессознательного и языка друг к другу повышало шансы умопостигаемости бессознательного, открывало психоанализ к новому опыту гуманитарных наук, позволяло хотя бы стремиться к объективности и формализации расплывчатых областей субъек-тивного опыта и межличностных взаимодействий. Однако при этом один конец концепции Лакана постоянно упирался в невыразимое, другой – в сверхизощренно риторическое. Отсюда голово-ломная трудность лакановского стиля (его тексты как бы подражают работе бессознательного), который выносит вовне труднодоступные слои психики. Личная харизма Лакана, эффектность его «неинституциональной» позиции, роль его семинара, в котором целое поколение интеллектуалов видело подлинную лабораторию мысли, – все это привело к тому, что стилистические экспери-менты с языком были широко восприняты как категорический императив и гарантия подлинности интеллектуальных усилий. Аналогия бессознательного и языка как способ разрешения фило-софской апории познания бессознательного была продуктивной, однако под давлением бессозна-тельного материала она дала трещину: когда за порядком языкового и символического стали упорно возникать симптомы реального, это ярко указало на пределы самой этой аналогии, не-смотря на всю ее виртуозную проработку в лакановском психоанализе.