17. Гюго «Отверженные» (обязательно прочитать письмо Флобера, "в котором он выразил всё свое сердцебиение"). Братья Гонкуры выразили свое отношение к этому роману.
Гюстав Флобер
Твои рассуждения относительно Виктора Гюго настолько же справедливы, насколько они не твои. В современной критике установилось всеобщее мнение, что великий автор “Собора Парижской богоматери” во всех своих творениях искусно проводит противопоставление тела и души. На Гюго жестоко нападают, потому что он велик и потому что у него много завистников. Люди увидели гений, равный по мощи тем, перед которыми преклоняются уже целые века, они сначала изумились, а потом устыдились; человеческая спесь не любит чтить свежие лавры. Разве Виктор Гюго не так же велик, как Расин, Кальдерон, Лопе де Вега и другие гении, перед которыми преклоняются уже давно? (Из письма Эрнесту Шевалье).
Ты ждешь подробностей о Викторе Гюго, — что же тебе сказать? Это самый обыкновенный человек с довольно некрасивым лицом и вульгарной внешностью. У него прекрасные зубы, великолепный рот и нет ни ресниц, ни бровей. Он говорит мало, — как будто осторожен и не хочет сказать лишнее. Очень вежлив и немного напыщен. Мне нравится тембр его голоса. Я с удовольствием созерцал его. Я глядел на него с удивлением, как глядят на шкатулку, в которой лежат миллионы и царские бриллианты, размышляя обо всем, что создано этим человеком, сидящим на маленьком стуле, рядом со мною, и не мог оторвать глаз от его правой руки, написавшей столько прекрасного. Этот человек с самого моего рождения заставлял биться мое сердце, я любил его, быть может, больше, чем кого-либо другого. Беседовали о пытках, о мести, о ворах и т. п. Больше всех говорили великий человек и я; сейчас не помню, умно я говорил или глупо, но наболтал много. (Из письма сестре Каролине).
Наконец-то послание от Великого Крокодила... Ты увидишь речь, второй экземпляр которой находится у меня; я нахожу, что она не очень-то яркая. Боюсь, как бы великий человек в конце концов не поглупел от ненависти. ... В своем письме ко мне он пишет, что требует переписки, и называет мои письма “самыми остроумными и самыми благородными в мире”. У меня теперь желание написать ему все, что я думаю. Это его не оскорбит? Не могу же я допустить, чтобы он думал, что я республиканец, что я преклоняюсь перед народом и т. д. Необходимо соблюдать какое-то чувство меры между грубостью и откровенностью, а это очень, по-моему, трудно. Как ты полагаешь? По странной случайности мне принесли третьего дня направленный против него памфлет в стихах, глупый, клеветнический, слюнявый памфлет. Его написал один из здешних жителей, бывший директор театра, чудак, который женился ради денег... а теперь, овдовев, остался без всяких средств к существованию. Ему, наверное, заплатили за памфлет, но успеха он иметь не будет, потому что неудобочитаем.
Этот шут когда-то спасовал на дуэли перед одним из моих друзей... Он заставил его на месте письменно отречься от своих слов.. А этот мошенник в своем памфлете обвиняет Гюго в трусости, в том, что он толкнул на убийство, и пр. И грозит отомстить ему! Ах! Какие мерзости творятся на свете! (Из письма Луизе Коле).
“Девяносто третий год” папаши Гюго кажется мне выше его последних романов; мне очень нравится половина первого тома, поход в лесу, высадка маркиза, варфоломеевская резня, а также все пейзажи; но что за пряничные у него герои! Все они разговаривают как актеры! У этого гения нет дара создавать подлинных людей. Будь у Гюго этот дар, он превзошел бы Шекспира. (Из письма г-же Роже де Женетт).
«Отверженные» В. Гюго. Утопические взгляды романиста. Задачи эпопеи. Система образов.
«Отверженные» -1862 г. Ананке законов (ананке – в древнегреч.мифологии божество неизбежности, необходимости) - какой закон соблюдать: христианский или юридический? Но выше этого есть сердце человека. Основные проблемы: угнетение мужчины из класса пролетариата, женщины – по причине голода, ребёнка – по причине невежества. Предисловие в черновике к этой книге чисто толстовское: от мрака – к свету, от гниения – к жизни, от ада – к небу, от ничтожества – к Богу, движение от зла к добру – вот главная мысль романа. Примирение двух полюсов. Человек мечется между двух полюсов, и только некоторым удается пойти по полюсу добра. Положительные – храм, город, корабль, плуг, отрицательные -стихия, предрассудок, суеверие. Законы понимаются в парадигме человеческого сердца и парадигме предрассудков. «Нет величия там, где нет любви, добра и правды,» - Л. Толстой.
Право и закон персонифицированы в двух персонажах: Жан Вальжан (закон) и Жавер (право).  Судьба Жана Вальжана: фигура христианского социализма, грешник, который становится праведником. Восстание грешника – важнейшая мысль искусства 19 века (Достоевский, тот же Раскольников). Жан Вальжан – кроткая рабочая скотина, которая озлобилась из-за общества (посадили за то, что украл булку для голодных детей вдовы-сестры). Вальжан из-за несправедливости общества становится несправедливым к обществу. «Каторга создаёт каторжников»(Ж.В.) С другой стороны, Вальжан – герой, а не грешник, непризнанный праведник, у него даже есть общие черты с русским солдатом Фомой Даниловым (из Достоевского, отказался принять чужую веру, даже если об этом никто не узнает,  его убили.). Их объединяет то, что они оба – люди праведнической закваски, есть высшая идея в жизни. «Вошёл в тюрьму дрожа и рыдая» - вышел беспристрастным  (Достоевский) –восстановить погибающего(но не погибшего) человека. Здесь –немотивированное перерождение. Фактический роман - житие грешника.
У Жавера же этой праведнической идеи нет, у него есть только идея государства, идея догматически понятого закона. Он изначально маршал, хотя и служит тем, кто его проклял – государству. В конце покончил с собой – проиграл, так как не смог пожалеть Вальжана, а Вальжан его пожалел (хотя вроде он отпустил его по краткому пересказу). Жавер –охотник, знание о законе юридич. –тожество закона, даже если все несчастны. Убогое сознание, кот. юридически право, а морально нет. Родился в тюрьме у цыганки. Самоубийство - падение великого человека: он больше не нужен богу(«высшее неподкупное правосудие»).
Епископ города Диня - Шарль-Франсуа Мириэль. Всё делает по Евангелию. Христианство не католическое (гл.- во что он верил). Житие праведника выстроенное по всем канонам. Грешная молодость – честная старость. В городе, где он мэр, - «оазис социализма». Епископ – пантеист: молится звёздам, не убивает блошек. Правда не обязательно должна быть Христом. Это житие праведника, он спас Жана Вальжана, пожалел, он умеет прощать вместо наказания, он перевернул жизнь Вальжана от грешника к праведнику. Епископ любит не  божественную епархию, а весь мир как хаос => философия космизма. Епископ не знает наизусть ни одной молитвы – против молитвы слов. Христианский социализм отражается в описании праведников.
Фантина(женщина, родившая внебрачного ребёнка, умирает) – погубленная соц. несправедливостью.
Об идеях. Автор рассуждает, каким должно быть христианство. Критика католицизма: идеал – Бог, прогресс – цель, а идеал – образец. Человек носит Бога в себе, низшее в человеке – душа, высшее – Бог. Христос- социалистические идеи- люди должны быть как братья. Богатый должен разделить с бедным все, что у него есть. Предисловие: религия, общество и природа – три силы с которыми человек ведет борьбу. Идея возмездия.
Историческая сторона этой проблематики:
1) Зарисовки 30-х годов во Франции
2) Моральная сторона истории, которую нарушил Наполеон.
Добро – христианские социалисты, зло – Наполеон. Для француза такое распределение странно, так как обычно Наполеон у них однозначно гений. Гюго думает, как Толстой. Христианский социализм – епископ Мириэль – идеал Бьенвеню (идущий хорошо, желанный). Он понимает, что в одном человеке и ад, и рай – ортодоксальные взгляды. На примере Жана Вальжана смотрим, как люди приходят к идеалу.
Если идея социализма без христианства, то получается так: кружок Анжольраса(лидер). «Друзья азбуки» - т. е друзья обездоленных. «Большинство Друзей Азбуки (тайного общества людей благородного ума и сердца, не желающих мириться с бедственным положением родины) составляли студенты, заключившие сердечный союз кое с кем из рабочих» (с).Униженные – социалисты. Они смешны, в разгар битвы заняты перетаскиванием ящиков с вином. Но Гюго это пишет с пафосом. Народ-эпилептик. Идеалы: 1) создать материальные богатства (вопрос о труде, о жизненных силах), 2) распределение богатства (вопрос о равенстве, о жизненных благах). Социальное процветание – счастливый человек, богатство страны.
Поле зла. Наполеон. Для француза написать такое – уже подвиг. Анализирует, почему пал Наполеон: неблагоприятные условия: ночь и дождь, прорытая внизу дорога, люди падают в овраг – перепутал дорогу. Наполеон просто зарылся, его бы в любом случае уже остановили, так как он превысил меру зла, которая отведена ему, миру. Исторический закон: убийца всегда поражается собственным ножом. Проигрыш Наполеона – событие по историческому закону. Историческая логика: логика есть, но человек в ней ничто не может, все решает Бог, именно Бог разрешает совершить зло, но не превышать его количество. Все случайности при Ватерлоо – момент для высшего неподкупного правосудия, воля Божья. Высший историчский закон: зло всегда наказано высшими силами. Это все христианский социализм Гюго.
Герцен: Вольжан и Мариус –два поколения французов: романтик и прагматик.
+ из билета про христианский социализм:
Христианский социализм – это не дикий сплав, так как Евангелие – первобытный христианский коммунизм. Теоретики – А.Симон, Ш.Фурье. Сен-Симонисты. Евангелие в католичестве уже давно позабыто, священники берут совсем другое, значит католицизм – это плохо. Хотя Достоевский считал, что католичество=коммунизм. Сен-Симон трактат «Новое христианство» - разговор консерватора с новатором. Люди должны относиться друг к другу как братья (демократия), чтобы общество было выгодно для большинства – бедных, надо улучшить их физическое и моральное состояние – вот главное в религии. Но христианство касается и богатых, и бедных, + заботилось только о морали.  Обвиняет Папу в том, что его политика противна по отношению к бедным, и его действия хуже, чем у других правителей. Называет Папу политиком и говорит, что он не соблюдает Божественный закон. Христианство станет единым, различия в религиозных взглядах исчезнут, народный герой прекрасен и страдает. Сен-Симонисты: вместо троичной системы есть бинарный мир, нет поэтов, надо укрепить мануфактуры, улучшит производство и т.п. Трудящиеся и их эксплуататоры должны объединиться в корпорации, взять все и разделить – это утопия. Путь романтической героизации, героизировали рабочего, женщину, ради которой он украл и ребенка – это из «Отверженных» Гюго. Он украл еду для детей своей сестры-вдовы. Пусть поступил плохо, зато его семья была несколько дней сыта. Рецепт спасения рабочих очень простой – раскидать Библии по деревням.
Фурьеристы.  30-40-е годы. Фурьеристы = русские петрашевцы. Фурьеризм – Шарль Фурье. У них меньше утопизм, понимали, что без революции не обойтись, а драк не хочется. Додумались до такого: Оставить класс собственников, но устроить рабочему правильный досуг – чтобы рабочий был не скотина, а человек. А когда умрет – все поделить. Главное: красота, добро, польза. Добра и пользы недостаточно, нужно воспитывать еще и красотой. Бог, материя, справедливость. Справедливость не равна Богу, она равна математике. Должно быть одновременно и добро, и красота, и приятно, и полезно.  Если рабочего накормить, он не станет лучше, надо еще и учить красоте, морали. Фурьеристы: объединение рабочих в фалластеры – общаги, где все здорово (похоже на 4 сон Чернышвского, все живут духовной жизнью, днем работают, а ночью читают книжку). Эстетические идеи: дегероизация: человек ничтожен, его надо истребить. Гротеск до искажения масштабов ужасного в сфере социального. Исследуют общественное дно, отрицание красоты, уродство: Кваземодо, грязный город под городом, канализации в «Отверженных».
Гюго: утопический призыв к врачеванию души закоренелого убийцы – это и есть христ.соц («Последний день приговоренного к смерти») Искусство должно быть общественным, а Бог – это прогресс (или социализм).

42. Гюго «Собор Парижской Богоматери».
Каково же соотношение «правды» и «вымысла» в историческом романтическом романе? Это еще одна из проблем, занимающая писателей-романтиков в эти годы. Их целью в конечном итоге было воссоздание духа эпохи, поэтому так тесно переплетаются в историческом романе правда (исторические события и исторические персонажи) и вымысел (романтическая интрига и вымышленные персонажи). Таким образом, изображение конкретных исторических фактов зависело от творческого воображения художника. Эту мысль высказывал Гюго еще в статье о «Квентине Дорварде» Вальтера Скотта, подчеркивая, что предпочитает «верить роману, а не истории», так как «моральная правда» для него «выше правды исторической». Гюго-романтик оценивает исторические события с точки зрения общечеловеческих понятий добра и зла, любви и жестокосердия, единых и незыблемых для всех эпох.
В этом смысле «Собор Парижской богоматери» (1831) В. Гюго стал лучшим образцом романтического исторического романа, отразившим картину средневековой французской жизни. Что касается исторических событий, то писатель совсем отказался от их изображения, чтобы устранить все препятствия к свободному воспроизведению истории. В романе указано только одно историческое событие (приезд послов для заключения брака дофина и Маргариты Фландрской в январе 1482 г.), а исторические персонажи (король Людовик XIII, кардинал Бурбонский) оттеснены на второй план многочисленными вымышленными персонажами. Правда, ни одно из имен второстепенных действующих лиц, в том числе Пьер Гренгуар, не придумано Гюго, все они взяты из старинных источников, что говорит о тщательной подготовительной работе писателя над романом.
Черты романтизма в романе проявились в резком противопоставлении положительных и отрицательных характеров, неожиданном несоответствии внешнего и внутреннего содержания человеческих натур. «Одушевляя» средневековый, «археологический» роман, Гюго остается верен «местному колориту» и с особой тщательностью выписывает темный плащ Фролло, экзотический наряд Эсмеральды, блестящую куртку капитана Феба [292] де Шатопера, жалкие отрепья затворницы Роландовой башни. Той же цели служит скрупулезно разработанная лексика романа, отражающая язык, на котором говорили все слои общества в XV в.; встречаются терминология из области архитектуры, цитаты из латыни, архаизмы, арго толпы Двора Чудес, смесь испанского, итальянского и латинского. Гюго использует развернутые сравнения, метафоры, антитезы, проявляет удивительную изобретательность в употреблении глаголов. Контрастны стиль и композиция романа: например, ироническая торжественность заседаний суда сменяется раблезианским юмором толпы на празднике крещения и празднике шутов; мелодраматизм главы «Башмачок» (сцена узнавания) - ужасающей сценой пытки Квазимодо на Гревской площади; романтическая любовь Эсмеральды к Фебу дается в противопоставлении любви Клода Фролло к Эсмеральде. Признаком романтизма являются и исключительные характеры, показанные в чрезвычайных обстоятельствах. Главные персонажи романа - Эсмеральда, Квазимодо, Клод Фролло - воплощение того или иного человеческого качества. Эсмеральда символизирует нравственную красоту простого человека; красавец Феб олицетворяет высшее общество, внешне блестящее, внутренне опустошенное, эгоистичное и бессердечное; средоточием темных мрачных сил является архидьякон Клод Фролло, представитель католической церкви. В Квазимодо воплотилась демократическая гуманистическая идея Гюго: уродливый внешне, отверженный по своему социальному статусу, звонарь собора оказывается человеком высоконравственным. Этого нельзя сказать о людях, занимающих, высокое положение в общественной иерархии (сам Людовик XI, рыцари, жандармы, стрелки - «цепные псы» короля). Таковы нравственные ценности, установленные писателем в романе и отразившиеся в романтическом конфликте высокого и низкого. Именно в Эсмеральде, в Квазимодо, отверженных Двора Чудес видит Гюго народных героев романа, полных нравственной силы и подлинного гуманизма. Народ, в понимании автора романа,- не пассивная масса, а грозная сила, в слепой активности которой пробиваются идеи справедливости (только трюаны оказались способными выступить в защиту безвинно осужденной Эсмеральды). В сценах штурма собора народными массами заключен намек Гюго на будущий штурм Бастилии в 1789 г., на «час [293] народный», на революцию, которую предсказывает королю Людовику XI гентский чулочник Жак Копенолы «...когда с вышины понесутся звуки набата, когда загрохочут пушки, когда с адским гулом рухнет башня, когда солдаты и граждане с рычанием бросятся друг на друга в смертельной схватке - вот тогда-то и пробьет этот час». В этих сценах содержится намек на преемственность событий далекого прошлого и настоящего, что отразилось в размышлениях писателя о своем времени, запечатленном в третьей и четвертой книгах романа. Этому способствовали те бурные политические события (Июльская революция, холерные бунты, разгром архиепископского дворца народом), во время которых создается «Собор».
Экскурсы в историю помогают Гюго объяснить и зарождение свободомыслия у человека, освобождение его сознания от религиозных догм. Это показано, например, в случае с Квазимодо. Сущность этого «почти» человека («квазимодо» означает по-латыни «как будто бы», «почти») преобразила любовь, и он оказался способным не только разобраться в конфликте Эсмеральды и Клода Фролло, не только вырвать из рук «правосудия» прелестную плясунью, но и решиться на убийство ее преследователя Фролло, своего приемного отца. Таким образом разрешается в романе тема исторического прогресса. Этот прогресс ведет к появлению более гуманной морали (образ Квазимодо, суд трюанов над Гренгуаром), а в более обобщенном смысле - к смене книгой печатной символической «каменной книги средневековья», воплощенной в соборе. Просвещение победит религиозное сознание - именно эта мысль заключена в одной из глав романа, носящей название «Это убьет то».«Собор Парижской богоматери» был крупнейшим достижением Гюго, молодого вождя романтиков. По словам историка Мишле, «Виктор Гюго построил рядом со старым собором поэтический собор на столь же прочном фундаменте и со столь же высокими башнями». Собор, построенный руками многих сотен безымянных мастеров, становится поводом для вдохновенной поэмы о таланте французского народа, о национальном французском зодчестве.
Роль ананке в романе «Собор Парижской Богоматери»
Роман был задуман в конце 1820-х годов.
В предисловии к «Собору Парижской богоматери» (а позднее в предисловии к роману «Труженики моря») Гюго рассказывает о том, как возник замысел этого романа. «Обшаривая», как выражается Гюго, Собор Парижской богоматери, автор в темном закоулке одной из башен обнаружил начертание греческого слова «Ананке», что значит рок, судьба. Слово это глубоко поразило автора, он много раздумывал над ним. «Вот это слово,— заключает автор свое предисловие к «Собору Парижской богоматери»,— и породило настоящую книгу».
Несколько лет тому назад, осматривая Собор Парижской Богоматери или, выражаясь точнее, обследуя его, автор этой книги обнаружил в темном закоулке одной из башен следующее начертанное на стене слово: 'Амагкн [1] Эти греческие буквы, потемневшие от времени и довольно глубоко врезанные в камень, некие свойственные готическому письму признаки, запечатленные в форме и расположении букв, как бы указывающие на то, что начертаны они были рукой человека средневековья, и в особенности мрачный и роковой смысл, в них заключавшийся, глубоко поразили автора. Он спрашивал себя, он старался постигнуть, чья страждущая душа не пожелала покинуть сей мир без того, чтобы не оставить на челе древней церкви этого стигмата преступлений или несчастья. Позже эту стену (я даже точно не припомню, какую именно) не то выскоблили, не то закрасили, и надпись исчезла. Именно так в течение вот уже двухсот лет поступают с чудесными церквами средневековья. Их увечат как угодно – и изнутри и снаружи. Священник их перекрашивает, архитектор скоблит; потом приходит народ и разрушает их. И вот ничего не осталось ни от таинственного слова, высеченного в стене сумрачной башни собора, ни от той неведомой судьбы, которую это слово так печально обозначало, – ничего, кроме хрупкого воспоминания, которое автор этой книги им посвящает. Несколько столетий тому назад исчез из числа живых человек, начертавший на стене это слово; исчезло со стены собора и само слово; быть может, исчезнет скоро с лица земли и сам собор. Это слово и породило настоящую книгу.
В предисловии к другому роману, «Труженики моря» (1866), Гюго объяснил, какое толкование дал он этому таинственной рукой начертанному слову: «Религия, общество, природа – вот три силы, с которыми ведет борьбу человек. Он ведет борьбу со всеми тремя, но все три необходимы ему: человеку должно верить - отсюда храм, должно созидать - отсюда город, должно существовать - отсюда плуг и корабль. Решая тройную задачу, он вступает в тройной поединок. И это - тройное свидетельство непостижимой сложности бытия. Перед человеком стоит препятствие, воплощенное в суеверие, воплощенное в предрассудок и воплощенное в стихию. Тройственное ананке (греч. рок, судьба) правит нами: ананке догматов, ананке законов, ананке слепой материи…»
Через много лет Гюго задним числом стал рассматривать “Собор Парижской богоматери” как первую часть трилогии, вторую часть которой составляют “Отверженные”, а третью — “Труженики моря”; по мысли автора, в этой трилогии показана борьба человека с судьбой в ее тройном обличье: со стихией суеверий, социальной стихией и стихией природы.
У Гюго историческая сторона вопроса в романе (конфликт во Франции XV века — эпохи, когда обострилась борьба между старым феодальным укладом и новой культурой городов) рассматривается по ходу действия; в одном эпизоде в соответствии с исторической правдой показано, как король радуется бунту парижской черни, ошибочно думая, что она направлена против феодальных господ. Но главный интерес для Гюго в другом: он стремится выделить “моральную сторону истории”, смотрит на прошлое сквозь призму гуманистических идей XIX века, романтически преображая его. Для автора “Собора Парижской богоматери” важна не историческая правота Людовика XI или герцога Бургундского, а нравственная неправота и королей и феодалов перед народом. Поэтому он спорит с историком-монархистом Филиппом де Комином, который изображал Людовика XI “королем простого люда”, и рисует этого монарха хитрым, лицемерным, не знающим жалости; за королем, как тень, ходит зловещий палач Тристан Отшельник (тоже историческое лицо).
"Собор Парижской богоматери" был крупнейшей победой, одержанной в области прозы молодым вождём французских прогрессивных романтиков. Принципы, провозглашённые им в предисловии к "Кромвелю", Гюго успешно применил в романе. Реальность картины жизни средневекового города соединяется здесь со свободным полётом фантазии. Историческая достоверность идёт рука об руку с поэтическим вымыслом. Прошлое перекликается с современностью.
В любой исторической эпохе, сквозь все ее разнообразные противоречия Гюго различает борьбу двух главных нравственных начал. Его герои — и в “Соборе Парижской богоматери” и еще больше в поздних романах. Это не только яркие, живые характеры, социально и исторически окрашенные; их образы перерастают в романтические символы, становятся носителями социальных категорий, отвлеченных понятий, в конечном счете идей Добра и Зла. В “Соборе Парижской богоматери”, сплошь построенном, на эффектных “антитезах”, отражающих конфликты переходной эпохи, главная антитеза—это мир добра и мир зла, мир угнетенных и мир угнетателей: с одной стороны, королевский замок Бастилия — пристанище кровавого и коварного тирана, дворянский дом Гонде-лорье — обиталище “изящных и бесчеловечных” дам и кавалеров, с другой—парижские площади и трущобы “Двора чудес”; где живут обездоленные. Драматический конфликт строится не на борьбе королевской власти и феодалов, а на отношениях между народными героями и их угнетателями.
В период, когда писался “Собор Парижской богоматери”, еще только складывались представления Гюго о нравственном смысле истории. В романе царит романтический рок, таинственный “Ананке”, грозно встающий на первой же странице, которому подчиняются все неожиданные повороты в судьбах героев, неумолимо влекущие их к гибели. Роковые совпадения, недоразумения, узнавания, скрещение любви и ненависти, стремительные переходы от счастья к смертельной опасности, от надежды к отчаянию—так развивается действие, построенное скорее по законам мелодрамы—одного из демократических жанров романтизма, близких творчеству Гюго.
“Ананке” — рок — с этого слова, прочитанного на стене одной из башен собора, начинается роман. По велению рока Эсмеральда выдаст себя, вновь выкрикнув имя любимого: “Феб! Ко мне, мой Феб!” — и тем погубит себя. Клод Фролло неминуемо и сам попадётся в тот “роковой узел”, которым он “стянул цыганку”. Рок заставит воспитанника убить своего благодетеля: Квазимодо сбросит Клода Фролло с балюстрады собора Парижской Богоматери. Избегнут трагического рока лишь те, чьи характеры слишком мелки для трагедии. О поэте Гренгуаре и офицере Фебе де Шатопере автор с иронией скажет: они “кончили трагически” — первый всего лишь вернётся к драматургии, второй — женится. Заканчивается роман антитезой мелкого и трагического. Обычному браку Феба противопоставлен брак роковой, брак в смерти. Много лет спустя в склепе найдут ветхие останки — скелет Квазимодо, обнимающий скелет Эсмеральды. Когда их захотят отделить друг от друга, скелет Квазимодо станет прахом.
Судьбы Квазимодо и Эсмеральды оказываются тесно переплетёнными и в далеком прошлом. Эсмеральда в детстве была украдена цыганками и в их среде получила своё экзотическое имя (Esmeralda в переводе с испанского – «изумруд»), а ими в Париже был оставлен уродливый младенец, которого потом взял на воспитание Клод Фролло, назвав его по- латыни (Quasimodo переводится как «недоделанный»), но также во Франции Quasimodo – название праздника Красная Горка, в который Фролло и подобрал младенца.
Гюго доводит эмоциональную напряжённость действия до предела, изображая неожиданную встречу Эсмеральды с матерью, затворницей Роландовой башни Гудулой, которая всё время ненавидит девушку, считая её цыганкой. Встреча эта происходит буквально за считанные минуты до казни Эсмеральды, которую мать тщетно пытается спасти. Но роковым в этот момент является появление Феба, которого девушка горячо любит и которому в своём ослеплении напрасно доверяет. Нельзя не заметить, таким образом, что причиной напряжённого развития событий в романе является не только случай, неожиданное стечение обстоятельств, но и душевные порывы персонажей, человеческие страсти: страсть заставляет Фролло преследовать Эсмеральду, что становится толчком к развитию центральной интриги романа; любовь и сострадание к несчастной девушке определяют поступки Квазимодо, которому на время удаётся выкрасть её из рук палачей, а внезапное прозрение, возмущение жестокостью Фролло, встретившего казнь Эсмеральды истерическим смехом, превращает уродливого звонаря в орудие справедливого возмездия.
В персонажах, конфликтах, фабуле, пейзаже “Собора Парижской богоматери” восторжествовал романтический принцип отражения жизни— исключительные характеры в чрезвычайных обстоятельствах. Обстоятельства столь чрезвычайны, что они приобретают видимость неодолимого рока. Так, Эсмеральда гибнет в результате действий множества лиц, желающих ей только добра: целой армии бродяг, атакующих Собор, Квазимодо, Собор защищающего, Пьера Гренгуара, выводящего Эсмеральду за пределы Собора, и даже собственной ее матери, задерживающей дочь до появления солдат. Но за капризной игрой рока, за его кажущейся случайностью видится закономерность типических обстоятельств той эпохи, которая обрекала на гибель всякое проявление свободомыслия, любую попытку человека отстоять свое право.
Экскурсы в историю помогают Гюго объяснить и высвобождение его сознания от гнёта религиозных догм. Конкретно это показано на примере Квазимодо. Сущность этого "почти" человека (Квазимодо означает "как будто бы", "почти") преобразила любовь, и он оказался неспособным не только разобраться в конфликте Эсмеральды с Клодом Фролло, не только вырвать из рук "правосудия" прелестную плясунью, но и решиться на убийство её преследователя Фролло, своего приёмного отца. Таким образом, воплощается в романе тема исторического процесса. Этот процесс ведёт к пробуждению более гуманной морали, а в обобщённом смысле – к смене символической "каменной книги средневековья". Просвещение победит религиозное сознание: именно эта мысль запечатлена в одной из глав романа, носящей название "Это убьёт то".
Рок воплощен здесь во враждебных человеку социальных силах: деспотизм короля, феодальный произвол, изуверство церкви—вот истинные виновники трагедии Эсмеральды и Квазимодо.
Другой очевидный пример – фигура Клода Фролло. Он – монах, посвятивший всю свою жизнь служению Богу, схоластической науке, подчинивший себя аскетической догме – убиению плоти. Над Фролло тяготеет своеобразное проклятье – ананке догмы. Он – догматик в своих религиозных представлениях, в своих учёных изысканиях. Но жизнь его оказывается бессмысленной, наука – бесплодной и бессильной. Эта мысль раскрывается уже в описании кабинета Фролло: «… на столе лежали циркули и реторы. С потолка свисали скелеты животных. Человеческие и лошадиные черепа лежали на манускриптах … на полу без всякой жалости к хрупкости их пергаментных страниц были накиданы груды огромных раскрытых фолиантов, словом, тут был собран весь хлам науки. И на всём этом хаосе – пыль и паутина».
Все меняется, когда Фролло влюбляется в цыганку Эсмеральду. Чувству Фролло приходится пробиваться сквозь преграду религиозных запретов, противоестественных моральных догм, и оно принимает характер мучительной, разрушительной эгоистичной страсти, не считающейся с чувствами и желаниями самого объекта этой страсти. Фролло воспринимает свою страсть к Эсмеральде как влияние колдовства, как жестокий рок, как проклятье.
Но на самом деле это проявление неизбежного хода истории, разрушающего старое средневековое мировоззрение, аскетическую мораль, пытавшуюся поставить человека вне законов природы.
Таким образом в "Соборе Парижской богоматери" автор раскрывает "ананке догмы", показывает зависимость человека от религии. Он представляет символом этой силы собор, который так или иначе направляет судьбу каждого действующего лица.
3.1. Организация сюжета
Роман построен по драматургическому принципу: трое мужчин добиваются любви одной женщины; цыганку Эсмеральду любят архидиакон Собора Парижской Богоматери Клод Фролло, звонарь собора горбун Квазимодо и поэт Пьер Гренгуар, хотя основное соперничество возникает между Фролло и Квазимодо. В то же время цыганка отдает свое чувство красивому, но пустому дворянчику Фебу де Шатоперу.
Роман-драму Гюго можно разделить на пять актов. В первом акте Квазимодо и Эсмеральда, ещё не видя друг друга, появляются на одной сцене. Сцена эта — Гревская площадь. Здесь танцует и поёт Эсмеральда, здесь же проходит процессия, с комической торжественностью несущая на носилках папу шутов Квазимодо. Всеобщее веселье смущено мрачной угрозой лысого человека: “Богохульство! Кощунство!” Чарующий голос Эсмеральды прерывается страшным воплем затворницы Роландовой башни: “Да уберёшься ты отсюда, египетская саранча?” Игра антитез замыкается на Эсмеральде, все сюжетные нити стягиваются к ней. И не случайно, что праздничный костёр, освещающий её прекрасное лицо, освещает в то же время и виселицу. Это не просто эффектное противопоставление — это завязка трагедии. Действие трагедии, начавшееся с пляски Эсмеральды на Гревской площади, здесь же и закончится — её казнью.
Каждое слово, произнесённое на этой сцене, исполнено трагической иронии. Угрозы лысого человека, архидьякона собора Парижской Богоматери Клода Фролло, продиктованы не ненавистью, а любовью, но такая любовь ещё хуже ненависти. Страсть превращает сухого книжника в злодея, готового на всё, чтобы завладеть своей жертвой. В крике: “Колдовство!” — предвестие будущих бед Эсмеральды: отвергнутый ею, Клод Фролло будет неотступно преследовать её, предаст суду инквизиции, обречёт смерти.
Удивительно, но и проклятия затворницы тоже внушены великой любовью. Она стала добровольной узницей, горюя по единственной дочери, много лет назад украденной цыганами. Призывая кары небесные и земные на голову Эсмеральды, несчастная мать не подозревает, что прекрасная цыганка и есть оплакиваемая ею дочь. Проклятия сбудутся. В решающий момент цепкие пальцы затворницы не дадут Эсмеральде скрыться, задержат её из мести всему цыганскому племени, лишившему мать горячо любимой дочери. Чтобы усилить трагический накал, автор заставит затворницу узнать в Эсмеральде своё дитя — по памятным знакам. Но и узнавание не спасёт девушку: стража уже близко, трагическая развязка неизбежна.
Во втором акте тот, кто ещё вчера был “триумфатором” — папой шутов, становится “осуждённым” (снова контраст). После того как Квазимодо наказали плетьми и оставили у позорного столба на поругание толпы, на сцене Гревской площади появляются два человека, чья судьба неразрывно связана с судьбой горбуна. Сначала к позорному столбу подходит Клод Фролло. Именно он подобрал когда-то уродливого ребёнка, подброшенного в храм, воспитал его и сделал звонарём собора Парижской Богоматери. С детства Квазимодо привык благоговеть перед своим спасителем и теперь ждёт, что тот вновь придёт на помощь. Но нет, Клод Фролло проходит мимо, предательски потупив глаза. А затем у позорного столба появляется Эсмеральда. Между судьбами горбуна и красавицы есть изначальная связь. Ведь это его, уродца, цыгане подложили в те ясли, откуда украли её, прелестную малютку. И вот теперь она поднимается по лестнице к страдающему Квазимодо и, единственная из всей толпы, пожалев его, даёт ему воды. С этого момента в груди Квазимодо просыпается любовь, исполненная поэзии и героического самопожертвования.
Если в первом акте особенное значение имеют голоса, а во втором — жесты, то в третьем — взгляды. Точкой пересечения взглядов становится танцующая Эсмеральда. Поэт Гренгуар, находящийся рядом с ней на площади, смотрит на девушку с симпатией: недавно она спасла ему жизнь. Капитан королевских стрелков Феб де Шатопер, в которого Эсмеральда при первой встрече влюбилась без памяти, смотрит на неё с балкона готического дома — это взгляд сластолюбия. В то же время сверху, с северной башни собора, смотрит на цыганку Клод Фролло — это взгляд мрачной, деспотической страсти. А ещё выше, на колокольне собора, застыл Квазимодо, глядящий на девушку с великой любовью.
В четвёртом акте головокружительные качели антитез раскачиваются до предела: Квазимодо и Эсмеральда теперь должны поменяться ролями. Вновь толпа собралась на Гревской площади — и вновь все взгляды устремлены на цыганку. Но теперь её, обвинённую в покушении на убийство и колдовстве, ждёт виселица. Девушку объявили убийцей Феба де Шатопера — того, кого она любит больше жизни. А исповедует её тот, кто на самом деле нанёс рану капитану, — истинный преступник Клод Фролло. Для полноты эффекта автор заставляет самого Феба, выжившего после ранения, увидеть цыганку связанной и идущей на казнь. “Феб! Мой Феб!” — кричит Эсмеральда ему “в порыве любви и восторга”. Она ждёт, что капитан стрелков, в соответствии со своим именем (Феб — “солнце”, “прекрасный стрелок, который был богом”), станет её спасителем, но тот трусливо отворачивается от неё. Спасёт Эсмеральду не прекрасный воин, а уродливый, всеми отверженный звонарь. Горбун спустится вниз по отвесной стене, выхватит цыганку из рук палачей и вознесёт её ввысь — на колокольню собора Парижской Богоматери. Так, прежде чем взойти на эшафот, Эсмеральда, девушка с крылатой душой, обретёт временное убежище в небесах — среди поющих птиц и колоколов.
В пятом акте подходит время трагической развязки — решающего сражения и казни на Гревской площади. Воры и жулики, обитатели парижского Двора чудес, осаждают собор Парижской Богоматери, а один Квазимодо героически его обороняет. Трагическая ирония эпизода заключается в том, что обе стороны бьются друг с другом за спасение Эсмеральды: Квазимодо не знает, что воровское воинство явилось освободить девушку, осаждающие не знают, что горбун, защищая собор, защищает цыганку.